Рим. Книга 1. Последний легат - Шимун Врочек Страница 61

Что украл вор? Шкатулку. А что он хотел украсть? Это хороший вопрос.

Я открываю глаза. Кажется, нашел.

* * *

Германец не убивал Тарквиния. Возможно, это сделал кто-то другой… кто-то, кто знал, что у меня есть фигурка Воробья. И что она находится в шкатулке с другими вещами Луция… Вернее, находилась до того, как я надел ее на шею.

Зачем Луций оставил мне эту вещь?

Мой умный старший брат. Мой мертвый старший брат. Луций, Луций. Во что ты ввязался?!

Шкатулка пропала. Среди вещей германца ее не было. Хотя, возможно, он передал шкатулку кому-то другому. Надо бы узнать — кому. Вопрос: как?

Я поднимаю голову. Вода журчит, круги разбегаются. Но германца уже не спросишь. Его казнили… стоп. Я замираю, чтобы не спугнуть мысль.

Его распяли, так? Позорная и… очень затянутая казнь.

На кресте умирают долго. Иногда — по нескольку дней. Я поднимаю голову, медленно выдыхаю… А значит, у меня остался шанс все узнать.

* * *

Что ж… пора начинать. Смелее, легат.

Я зажигаю свечу, смотрю, как колышется на сквозняке пламя. Ставлю ее на стол.

— Легат. — Квинтилион почтительно склоняется. Старый хитрый раб, прожженная бестия. — У вас ко мне дело?

— Да, Квинтилион, — говорю я распорядителю дома. — Спасибо, что пришли. Мне нужна ваша помощь. Мне понадобятся веревки и инструменты. Топор, может быть. Что-то такое. Есть у вас топор?

Он явно озадачен, но кивает.

— Спасибо, Квинтилион. Я пришлю рабов. И еще. Отправьте, пожалуйста, кого-нибудь в казармы у главных ворот.

Все будет хорошо, думаю я. Или…

— Вызовите сюда старшего центуриона Тита Волтумия.

…не будет.

Распорядитель кивает. Проходит почти час — я уже начинаю терять надежду. Когда центурион появляется в моей комнате, свеча почти догорела. Я ставлю на стол еще одну чашу, беру кувшин. Наклоняю…

Темное, почти черное вино с тихим плеском льется в серебряный сосуд.

— Выпьете, Тит?

Центурион смотрит на меня из полутьмы. Я вижу его высокий темный силуэт, свет факела за спиной центуриона обрезается жесткой линией головы и плеч.

— Спасибо, легат, — отвечает он, но стоит неподвижно.

Я думаю, что когда-нибудь я научусь принимать решения так же, как мой брат, — без судорожных колебаний, быстро и четко.

Где-то вдалеке грохочет гром. Будет гроза.

— Вы звали меня, легат, — напоминает центурион.

— Вы когда-нибудь делали что-то, Тит, что казалось вам самому невероятно глупым… но при этом вы чувствовали, что поступаете правильно?

Кажется, мне удалось его удивить.

— Легат?

— Ответьте на вопрос, Тит. Пожалуйста.

Несколько долгих мгновений он молчит. Я слышу далекий перестук падающих в бассейн в атриуме капель. Кап. Кап. Кап. Холодный сырой воздух тянется оттуда, пронизывает весь огромный дом Вара, пропретора Германии.

— Да, легат, — говорит Тит наконец. — Я понимаю, о чем вы. Мне приходилось такое делать.

Кап. Кап.

Кап.

— Я так и думал, — говорю я. Все, времени мало. Я беру со стола меч в деревянных ножнах на перевязи, перекидываю через голову, надеваю. Теперь меч висит у меня под правой рукой — как у рядового легионера. Это короткий гладий, солдатского образца. Железное лезвие длиной в локоть. — Мне понадобится ваша помощь, Тит. Вы помните, где распинали германца?

— Конечно, легат, — говорит Тит Волтумий. Усмехается — почти весело. — Я покажу.

Он совсем не удивлен. Я киваю.

— Тогда ведите, старший центурион. Мне нужно кое в чем разобраться.

— Сложное сделать простым, — говорит Тит Волтумий, старший центурион.

Я вскидываю голову — он щурится, насмешливые морщины в уголках глаз. Спокойное твердое лицо.

Я говорю:

— Да, центурион. Именно так.

* * *

Воробьи перестали чирикать. Я не сразу это замечаю.

Но тишина вдруг оборачивается огромной плитой прозрачного сланца. Он слоится и крошится, он засыпает все вокруг кусочками безмолвия — все эти темные деревья, качающие ветвями под напором ветра, дорогу и кусты, темнеющие вдоль обочины. Даже хор лягушек перестает выводить вступление, которое обычно включают в трагедии перед появлением первого актера. Первый актер всегда изображает главного героя. Он встает в картинные позы, ломает руками и телом ритм и мелодию музыки. Потом задирает вверх голову и начинает говорить. Что-нибудь пафосно-трагическое.

А потом будут страшные предсказания, смерти, женитьбы на матерях и прочие глупости. И в конце — раскаты грома, вспышки молний и «машина», которая расставляет все по местам. Карает злодеев, награждает героев и спасает историю, зашедшую в тупик.

Дорогу нам перебегает темная тень. Заяц. Лошади бегут рысью.

Я еду. За мной Тит Волтумий. И за ним еще — два моих раба.

— Я охотился на львов, — говорю я. — Давно, еще в Ливии…

Железный наконечник длиной в две ладони. Красная грива в свете заката. Черная засохшая кровь на камнях.

— Местные охотятся на зубров, — говорит Тит. — Вы их видели?

Я киваю. Когда мы ехали в легион, мы видели издалека этих чудовищ. Косматые и огромные. Горы плоти в отвалах рыжеватой шерсти.

Один из них — вожак стада, стоящий поодаль, — с короткими толстыми рогами, торчащими из зарослей шерсти, почуял нас, замотал огромной башкой. Зафыркал, повернулся в нашу сторону. Я почти видел, как ярость застилает его крошечные для такого тела глазки. Кровавая пелена. Она закрыла крошечное соображение быка мутной толстой пеленой. Он заревел, косматый, страшный… Окажись мы ближе, нам бы было несдобровать.

— Для молодого гема убить зубра и принести трофей — рога чудовища — настоящий подвиг. Это ценится очень высоко. Это доказательство мужества.

Да уж, думаю я. Сразить такого великана… Это все равно, что выйти голым против десятка вооруженных разбойников и вернуться невредимым.

— Почему только у некоторых германцев бороды? — спрашиваю я. — Мне почему-то казалось, что варвары носят их поголовно. Но тут и бритых полно.

— Очень просто, — пожимает плечами центурион. Я вижу его резкий профиль. — Они тут все воины. Понимаете, легат? Молодой гем не может сбрить бороду, пока не убьет своего первого врага.

Вот как. И тут до меня доходит смысл сказанного Титом.

— Сколько же нужно убить врагов, чтобы я увидел столько бритых германцев?

Тит Волтумий качает головой так, что чуть не вываливается из седла.