Женить нельзя помиловать - Вячеслав Шторм Страница 61

Итак, альтернатива была совершенно безрадостной: собрать необходимую сумму с родителей, тем самым обрекая их на нищенское существование, умереть или податься в бега.

— И вы выбрали последнее?

— Именно. Той же ночью я купил себе койку на торговом судне, идущем в Варракеш, и покинул родной город.

К моменту высадки в порту Варракеша у меня осталось что-то около десяти роблоров. Понятное дело, с такими деньгами нечего было и думать о том, чтобы открыть свое дело. Значит, нужно было устраиваться на работу. Вот тут-то и выяснилось, что в городе явный переизбыток рабочих рук и страшная конкуренция. К тому же практически все занятия, которые я счел бы достойными себя, подразумевали членство в соответствующей гильдии. Не говоря уже о том, что вступление в гильдию требовало как минимум двух гильдийцев-поручителей, необходим был вступительный взнос. Узнав о его размере, я впал в уныние. Впору было возвращаться назад, на родину, но денег на обратную дорогу уже не хватало. Что делать?

— Но вы все-таки нашли работу?

— Нашел. Выбирать не приходилось — или голодная смерть, или… Вэй, папочка, увидев, как низко пал его сын, проклял бы час его зачатия! Я стал мусорщиком! Мусорщиком!!!

— А портал?

— Я как раз к этому подхожу. Видите ли, Халифат — островное государство, живущее в первую очередь торговлей. Это чревато, с одной стороны, постоянным дефицитом свободного места, а с другой — большим количеством всеразличного хлама. Разумеется, все, что можно переработать, перерабатывается, но это лишь капля в море. Поэтому на центральной свалке днем и ночью горят костры, сжигающие все отходы, способные гореть, а все прочее специальными кораблями вывозится на материк. Вот на этой-то свалке я и поселился — в ветхой хибарке, в компании крыс, чаек и постоянной вони.

Однажды, выполнив свою дневную норму, я сидел на крылечке и жарил на жаровне двух тощих рыбешек без соли — свой обычный ужин. Внезапно мной овладела смертная тоска. Я вспомнил свой маленький уютный домик в лепрехунском квартале, свою цирюльню, родителей, и слезы хлынули у меня из глаз. Мой ужин сгорел и был уже несъедобен, ветер с моря приносил «ароматы» свалки, а я сидел у шатающейся под ветром развалюхи, кутался в рваное одеяло, найденное на той же свалке, и плакал, размазывая по чумазому лицу слезы рукавом грязной, вонючей робы. И в довершение всего какая-то наглая чайка, пролетавшая мимо, сочла мою голову идеальной мишенью для своего помета.

Это стало последней каплей в чаше моей скорби. Она перехлестнула через край и внезапно обернулась такой же жгучей злостью и даже ненавистью ко всему, что меня окружает. На какой-то период я утратил рассудок и принялся проклинать всех и вся. Я проклинал себя и свою глупость. Виконта Хмурилли и дядюшку Самуила. Меч-Закладенец и эту мерзкую чайку. Богов и свою судьбу. Я в исступлении катался по песку, давясь проклятиями на трех языках и просто какими-то нечленораздельными звуками, которые невозможно описать. Потом вскочил и принялся крушить все вокруг: свою хибару, рабочий инвентарь — все. На моем пути попалась жаровня с рыбой, и я что было сил вдарил по ней ногой, выкрикнув: «Да чтоб оно все провалилось!» Жаровня полетела в сторону, тут что-то замерцало, и она пропала. А я увидел портал.

То есть, что это портал, я тогда не знал. Для меня это была просто сияющая дыра в воздухе. Я даже подумал, что боги, должно быть, разгневались на мои слова, и сейчас грянет воздаяние нечестивцу. Правда, в тот момент любая участь казалась мне предпочтительней такой жизни. Поэтому я расстелил на песке остатки своего одеяла, лег на него пластом, глазами к небу, и стал ждать конца…

На следующее утро меня разбудили крики чаек. Разлепив веки, я некоторое время пытался прийти в себя и вспомнить, кто я и как сюда попал. Первое, что я увидел, поднявшись на ноги, — портал. Он по-прежнему сверкал и переливался, даже не думая изрыгать молнии, небесный огонь или еще какую-нибудь кару на нечестивца и богохульника Шлемазла. Он просто был. А вот моя жаровня, как я выяснил, тщательно осмотрев все вокруг, таки исчезла.

— Провалилась, — ехидно уточнил Бон.

— Именно. Подумав немного, я нашел полусгнившее яблоко и, подойдя к порталу, закинул его туда. Яблоко исчезло. Часа через два, когда оно так и не появилось, в портал отправился сапог без подошвы. Еще через час — половина глиняного кувшина.

Так я развлекался до глубокой ночи. Светящийся овал совершенно равнодушно поглощал все, что я ему ни скармливал сначала в единичном экземпляре, а под конец — большими лопатами. Наследующее утро, выгрузив в него две тачки подряд, я кое-как привел себя в порядок и отправился к своему непосредственному боссу — главному начальнику свалки. Еще через три дня я стал главным (и единственным в своем роде) магом-утилизатором на службе градоначальника — с отдельными покоями во дворце, дюжиной слуг, бесплатной кормежкой и жалованьем пять золотых в неделю.

— Совсем неплохо, — оценила Глори. — И в чем заключается ваша служба?

Лепрехун махнул рукой:

— Ничего особенного. Работка — не бей лежачего. Каждый день, на восходе и закате, меня приносят к порталу, и я заклинаю Мусорных демонов, дабы они не вырвались на свободу.

— Это нас, что ли? — не удержался я. Шлема потупился:

— Ну, вроде того…

— И в чем состоит заклинание?

— Так… Прыжки на месте, махи руками в разные стороны и прочие элементы лечебной гимнастики вкупе с невнятным бормотанием и гримасами. А кроме того, за последние два месяца я извел изрядное количество свечей и благовоний. Само собой, за казенный счет.

— А что, без этого всего портал не работает? — невинно поинтересовалась Глори.

— Вы не хуже меня знаете, что работает, — фыркнул лепрехун. — Но должен же я поддерживать свое реноме великого мага и уникального специалиста. Если градоначальник узнает, что страшные Мусорные демоны всего лишь выдумка, а портал, ежемесячно экономящий казне кругленькую сумму, работает сам по себе, то лучшее, на что я могу надеяться, с треском вылететь с должности.

— Но неужели же в городе нет других магов, которые могли раскрыть ваш обман?

— Есть, конечно, но они не будут мараться в прямом и переносном смысле, к тому же градоначальник слишком ко мне благоволит, чтобы поверить просто словам. Он обо мне даже поговорку придумал: «Мал золотарь, да дорог». И хотя я совсем не золотарь, но…

— Значит, вы ничего не делаете и лишь гребете деньги лопатой? — подытожил Бон.

— Что вы, отнюдь не лопатой! — замахал руками Шлема. — Разве что совочком… А теперь я надеюсь услышать вашу историю. Наверняка она ничуть не менее захватывающая, чем моя.

Что ж, можно и рассказать. Тем более что в последнее время мы так часто рассказывали о своих мытарствах, что хоть в профессиональные сказители подавайся. Так и вижу себя, завывающего на рыночной площади под аккомпанемент чего-нибудь струнного. На худой конец, одолжу у Друзя его Вещий баян…