Свет в ладонях - Юлия Остапенко Страница 60

– Полно, полно, – сказал барон ле-Брейдис умиротворяюще, когда его внука силой усадили назад на скамью. – Не думаете ли вы, что запросто проведёте такую старую лису, как я? Я хорошо знаю ле-Девалей, у них отродясь не было дочерей. Да и мой Джонатан не стал бы так хлопотать и охать из-за какой-то графиньки… тем более когда вместе с нею осталась его жена. Вы для него больше, чем случайная попутчица. Вы – его монарх.

– Вы ошибаетесь, – тихо и ровно сказала Женевьев. – Я не…

– Вы Женевьев Голлан, единственная дочь старого короля Альфреда, – вмешался Гай. – Я имел удовольствие знавать Густава Вашеля, рисовавшего ваш портрет для Августа ле-Бейла. У него осталась пара карандашных набросков, и однажды он показал их мне, похваставшись, что никакой другой художник не был удостоен чести запечатлеть на холсте наследную принцессу Шарми. Это было два года назад, но вы с тех пор нисколько не изменились. Я вас тотчас узнал, а когда вы заговорили, уверился окончательно. Как же вас занесло в эту глушь, ваше королевское высочество?

Повисшая тишина не вполне была тишиной, оттого тянулась особенно тягостно. Джонатан шумно дышал и бранился под нос, бандиты за их спинами хмыкали, кто понимающе, кто с нескрываемым удивлением. Но громче всего было молчание Клайва, стискивавшего кисть Женевьев под столом своей большой рукой так сильно, что она едва выдерживала эту боль. «Молчите, – велело ей это прикосновение, – молчите, или я…» Нет, нет. Не то. Принцесса Женевьев мало знала мир и ещё меньше – людей, но некоторые вещи не обязательно следует знать, чтобы сознавать их до самой глубины. Он не велел ей – он просил, и в этом не было угрозы – только мольба. Молчите, вы в бога не верите, как и я, но, ради всего святого, молчите. Она могла бы сейчас спасти себя, рассказав этим людям, кто таков Клайв Ортега и какие надежды на него возлагает Стюарт Монлегюр – что у Малого Совета есть, или почти есть, тот марионеточный монарх, которого им недостаёт для свершения своих планов. «Он вам нужен! – могла она крикнуть. – Он угроза для вас, он, а не я. А я никогда не предам память отца и то, что считаю правым. Поэтому бросила всё и, вместо того чтоб бежать и затаиться у моих королевских родичей за границей, несусь через всю страну к источнику той смутной силы, которая кормит всех нас и которой теперь ничего не стоит нас уничтожить…»

– Ладно, – сказала она, и пальцы Клайва тотчас разжались, словно силы его внезапно оставили. – Что вы хотите? Убить меня? Будьте любезны. Вы не первые, кого обуревает такое желание. Не знаю, правда, как понравится это вашему внуку, господин барон, ибо он, в отличие от вас, по-прежнему трактует присягу так, как велит ему сердце и чувство долга.

– В этом мы как раз с ним схожи, – сказал барон ле-Брейдис с неожиданной мягкостью. – Вы отважная девочка, ваше высочество. Вижу, вам многое пришлось пережить. Как и моему бестолковому внуку, умудрившемуся вляпаться в этакое приключение. Вы ведь понимаете, что я мог бы взять вас заложницей и значительно упростить себе доступ в столицу, без чего затеянный мной и моими соратниками переворот невозможен?

– Дед! – в негодовании воскликнул Джонатан, но подручные барона, не покинувшие своего поста, тотчас вновь надавили ему на плечи.

Старый барон поднял ладонь.

– Всем сердцем хотел бы оказаться полезен и помочь вам восстановить права на престол. Однако я не один затеял всё это дело, и вы услышали достаточно много, чтобы стать в этой заварушке третьей силой. Что будем делать, Жильбер? – обратился он к мужчине, которого до сих пор звал Гаем, и тот задумчиво погладил подбородок, не сводя глаз с неподвижного лица принцессы.

– Тяжкое решение вы кладёте на мои плечи, дорогой Мортимер, – вздохнул он наконец. – Вы ведь знаете, если мы отвезём её в поместье и представим нашим друзьям, они не отпустят её живой. Мы с бароном ле-Брейдисом, – пояснил он прежним невозмутимым и мягким тоном, – являем собой образчик наименее радикально настроенных представителей нашего лагеря. Остальные считают, что давно пора силой вломиться в столицу, идя по трупам, и вздёрнуть Стью Монлегюра на ближайшем фонаре… люксиевом, для большей поэтичности.

– А вы предпочитаете шпионаж и подкуп на средства, добытые грабежом, – с горечью сказала принцесса.

– И это претит вашей благородной натуре, не так ли? О, мой друг Вашель и впрямь не солгал… вы существо чистой души и справедливых помыслов. Вы стали бы славной королевой, и, как знать… – Он замолчал, а затем встал, наклонился через стол и, решительно взяв руку Женевьев, поднёс её к своим губам и запечатлел на её холодных пальцах самый почтительный и целомудренный поцелуй. – Если монархия и старое дворянство и имеют ещё надежду в Шарми, то вот она, сидит передо мной. Моё нижайшее почтение, ваше высочество.

– Её величество, – хрипловато сказал Джонатан. – Её величество королева Женевьев Первая. Король Альфред скончался в Саллании шесть недель назад.

Севший было Гай и барон ле-Брейдис переглянулись – и поднялись на ноги, разом.

– Шапки долой! – рявкнул барон, и его друзья поспешно стащили с голов шляпы и колпаки. Гай молча и быстро наполнил кружки. Старый барон поднял свою.

– Король умер! Мир его праху. А кто да здравствует, пусть рассудит Господь.

Все осушили кружки, не добавив к этому ни единого слова. И это, по мнению принцессы Женевьев, было лучшим подтверждением смуты, бродившей в умах тех, кто считал себя поборником старой монархии. Однако, быть может, он прав… Он прав, и времена изменились. Ничему уже больше не быть, как раньше. А как быть… на то и вправду воля сил, высших, чем силы принцессы Женевьев.

Она выпила вместе со всеми на этот раз – за помин души своего отца.

– Так куда вы держали путь? – спросил барон, когда все вновь расселись по своим местам. – Не бойтесь, я ведь не спрашиваю – зачем. Я спрашиваю – куда.

– На Навью, – ответил Джонатан, когда Женевьев промолчала. – Правда, добраться туда будет трудно. У нас был пропуск, но…

– Полагаю, тут мы сможем помочь, – перебил его Гай. – Если её высочество не погнушается путешествием через пролив в лодке контрабандиста.

Женевьев могла бы сказать ему, что не гнушалась и куда более сомнительными способами путешествовать, однако была слишком удивлена, чтобы ответить сразу. Как? Только что они решали, убить ли её или оставить заложницей, и вот теперь отпускают, да ещё и обещают помощь?

Впрочем, справедливости ради, за прошедшие недели на жизненном пути принцессы Женевьев встречалось немало хороших людей – значительно больше, чем плохих. Люди, бесспорно, тщеславны, себялюбивы, вспыльчивы и надменны, но разве всё это противоречит тому, что они добры?

– Благодарю вас, – сказала она с той привычной сдержанностью, с которой всегда благодарила за услуги, – и не поняла, отчего Клайв с нею рядом крякнул, а человек, назвавшийся Гаем, широко улыбнулся.

– Дьявол возьми, она и вправду принцесса, – проворчал старый барон. – Ну, внучек, ты ловкач. Отхватил не только жену-красотку, но ещё и первую особу королевства в непосредственное начальство. Оглушительная карьера, скажу я тебе.