Магистр - Дмитрий Дикий Страница 60

От группы отделился один силуэт.

– Davmadrali Davmar guran, – сказал он весьма неприветливо.

Ратленд хотел ответить, что не знает этого языка, как вдруг… понял, что гипт сказал: «Корона ищет принцессу». Тогда, раздосадованный тем, что язык шахт нашел его вместе с носителями, Ратленд развернулся, ничего не отвечая, и пошел назад в дом (на языке крутились какие-то странные слова и обороты, но он твердо решил не давать им воли). Как гипты попали сюда?..

Тем временем непрошеные гости следовали за ним организованной шеренгой. По-прежнему обуреваемый сомнениями, практически негодуя, Ратленд открыл дверь и, подавив моментальный импульс пропустить гостей вперед, дошел до того места в зале, где свет пронизывал несчастную каменную принцессу и играл на ее прекрасных… гранях. До чего великолепна была эта статуя в своем безжизненном натуроподобии! Вот и гипты окружили свою бывшую соплеменницу и некоторое время стояли вокруг нее молча, как зачарованные… и вдруг, не говоря худого слова, опустили на статую свои сверкающие топоры – раз, и еще раз, и еще!.. Принцесса, которую просвещенный Катедраль предлагал сохранить в ее нечеловеческой и нетленной красоте, осыпалась на пол грудой ослепительных осколков.

У Винсента потемнело в глазах. Это случалось с ним крайне редко, но когда случалось, он потом не мог вспомнить, что натворил в минуту затмения, и потому чем старше он становился, тем реже позволял себе в упор смотреть на багровое солнце ярости. Однако сейчас произошло что-то особенное: что-то переломилось в нем. И вот, совершенно неожиданно для себя, он опять обнаружил вокруг каменный колодец, где ему уже приходилось бывать однажды – тот самый, где от несуществующего пола на две сотни футов поднимался по кругу бесконечный барельеф, бравший начало где-то возле земного ядра. И снова стояли здесь на посту стражи, и снова они охраняли Абху, мать золота, вовсе не погибшую в алхимическом потоке, а умытую и возродившуюся, сокровенно покоящуюся в грубой ванночке из малахита. Вновь, как и в первый раз, только теперь – борясь с головокружительным приступом дежавю, «принц Руни» взошел на каменный пьедестал. На сей раз никто не пытался остановить его, напротив: гипт, явившийся с партией в Мерсию, поднялся вместе с ним и провозгласил:

– Ты вернул Абху, и мы верим тебе. Ты истинный принц Руни, о Сияющий супруг, и великий кудесник, равный Уго, о чьем могуществе гремят королевства.

– Здорово, – согласился истинный принц Руни и обвел взглядом барельеф, мучивший его своей загадочной красотой еще с прошлого визита. – Что за сюжет изображен тут на стенах? – спросил он, ругая себя за неуместное искусствоведческое любопытство.

– Это изображение Talwādd, – ответил гипт, потупив топор, – то есть битвы, в которой драгоценный народ проводит все свое время: битвы за жизнь с телом горы. Talwādd– основа существования нашей культуры и нашего мира, ибо мы находимся в святая святых Тирда: в храме Работы.

Историк искусств в «принце Руни» быстро и высоко оценил барельефы в свете их художественной задачи, выключился и уступил место человеку, которому предстояло договориться с незваными гостями – да что там, со всем незваным миром! – об условиях дальнейшего сосуществования. Человек же с хорошим слухом в нем расслышал в Talwadd другую вечную священную войну и немедленно отключил в себе гуманитарное начало.

– Зачем вы раскололи принцессу? – спросил тогда принц Руни, который, как мы уже заметили, всегда задавал вопросы по существу.

– Она превратилась в камень и, значит, должна стать частью горы. Поэтому мы пришли за ней. Так хоронят всех дочерей, когда истекает их срок.

Винсент вздохнул, еще раз окинул взглядом монументальное резное полотно с застывшими как на критских росписях фигурами, изображение не имеющей начала и конца «битвы» гиптов. Нет, нельзя рассчитывать на помощь этого мира. И даже на его невмешательство рассчитывать не стоит. Если Ратленд не придет к Управляющей реальности с мечом, Управляющая реальность заявится к нему сама – стопорами. Она уже начала рубить его дом, а там, глядишь, дойдет дело и до чего-нибудь посерьезнее. Тут словно в подтверждение его опасений предводитель гиптского отряда поднял голову к краю резного колодца, и Винсент с ужасом увидел невероятное: кресло великого адепта де Катедраля хотя и стояло по-прежнему на трех ножках на полу кабинета Мерсии-мэнор, четвертая повисла над колодцем, внутри которого располагалась сейчас вся группа действующих лиц. На всякий случай еще раз посмотрев вниз, Винсент убедился, что колодец с бесконечной спиралью резных картин уходит прямиком к центру земли, теряясь в хтонической тьме, и мэтр, облокотившийся на левую ручку кресла и углубившийся в отчет о ситуации на Балканах, мог просто сменить позу и…

Чтобы сохранить лицо, принц Руни чуть-чуть помолчал, изо всех сил надеясь, что мастер алхимии не обернется, не сменит позу и в эти две секунды, за которые… надо было заставить этот мир бояться себя. Тогда он выхватил у гипта несокрушимый топор и, прежде чем охранники успели сообразить, что происходит, размахнулся и разрубил Абху надвое.

Гипты взвыли, вздрогнули огненные перья свечей. Пронзительно скуля, розовое яйцо попыталось срастись обратно, но не смогло – и, почернев и остыв, погасло. Пользуясь всеобщим шоком, лжепринц оглядел присутствующих и сказал:

– Если вы еще раз появитесь там, я уничтожу всё здесь.

После этого он бросил топор на землю и, не оглядываясь, влекомый все той же яростной срочностью, вернулся в зал своего дома, где сияющей грудой громоздились на полу останки гиптской принцессы. Сам не осознавая толком, что делает (темнота в голове потихоньку отступала, но все-таки отступила пока не до конца), он поднял несколько больших кусков, вышел и, прогулявшись до частично разрушенного угла замка, вплавил в него фрагменты подземной жены так скоро и так просто, как мог. После этой странной церемонии полупогребения, как будто уравновесившей убийство, совершенное им в подземном царстве, ясность мысли вернулась к нему – и потому он, в свою очередь, решился вернуться к своему гостю. Он понимал, конечно, что перемещаться между мирами так запросто больше не сумеет: Ур увидел в нем настоящего врага и больше не собирался ни пускать его внутрь без битвы, ни объединяться с его миром так наивно и очевидно.

К счастью, увлеченный бумагами мэтр де Катедраль не заметил, что в доме происходили противоестественные явления. Колодец у него за спиной затянулся, и через минуту сменивший позу Адепт остался сидеть на поверхности земли. Однако Винсент Ратленд пообещал себе, что еще вернется в Ур – посмотреть, как идут дела у его новых знакомцев.

* * *

Итак, Ратленд вернулся к гостю, сославшись на пустяк, вроде рухнувшего на стену старого бука, и разговор возобновился, аккуратно обходя вопрос об алмазной статуе. Надо было понять нечто более важное – политические перспективы. Слово «война» всплыло снова. Войны в Европе тянулись постоянно – очагово, краями, углами, то на вечно неспокойных Балканах, то в связи с никак не унимавшимися турками. Но сейчас дело шло к большему.

Мэтр не соглашался (он заметил, что у его гостеприимного хозяина кровоточит угол глаза, но тот оперативно стер кровь). Державы договорятся, не зря же они входят в тесный джентльменский клуб цивилизованных наций. Снова гонять войска по Европе? Времена Наполеона прошли, и кто в своем уме станет мечтать о мировом господстве? «Дело не в господстве, – сказал Винсент, – есть и помимо него заманчивые призы. Суть ведь в разделе планеты, в сферах влияния. После Александра, Цезаря, Чингиса и Тимура не может быть мира, лежащего у ног кого-нибудь одного. Вопрос лишь в том, кто будет стоять на вершине друг рядом с другом, пошире расставив локти; кто кого спихнет, кто потеснится, кто снова вскарабкается, чтобы встать рядом. Кто будет работать для кого противовесом. И договариваться на качелях, укрепленных на этой вершине, передельщики будут лишь о том, с каких земель кому снимать урожай и в каком порядке».