Жизненное пространство - Алексей Колентьев Страница 60

Серое небо и… много, очень много врагов. Смерть разила из каждой щели, была всюду и везде. Сумасшедшая скачка через смутно дрожащие провалы воздуха, которые открывал кристалл, помогая человеку уходить от погони. Что-то больно ударило в спину при последнем прыжке. Темнота. Покой и тишина. Потом только серое небо над головой и скелет колеса обозрения. Припять. Мертвый город, обитель поклонников Обелиска…

Превозмогая слабость, медленно, отгоняя боль и тяжесть во всем теле, Сухарь поднялся на ноги. Он остался жив. Артефакт спас его! Повесив АКСУ на шею и спрятав в линялый «сидор» черный продолговатый тубус, человек побрел прочь из мертвого города, унося с собой частицу души кристалла, который был тускл и бесцветен. Но в глубине этой частицы теплилась искорка света. Слабая, как лучик надежды в душе искалеченного человека, которому предстоял долгий путь назад, на Кордон…

…Сон или горячечный бред исчезли так же быстро, как и появились. Было темно. Повернув голову, я увидел лучи лунного света, струившегося через окно на дощатый, крепко сколоченный пол. Я был жив. Боль не давала пошевелиться, из груди вырвался непроизвольный стон. Тут же послышалось негромкое шлепанье босых ног. Ребенок или женщина. Женщина. Короткая ночная белая рубаха, стриженные под каре волосы. Даша. Я все-таки неведомым способом очутился на заимке у лесника. Девушка подошла к изголовью моей кровати, зажгла ночник. Положив прохладную ладошку мне на лоб, покачала головой, отошла на некоторое время и вернулась с белой керамической кружкой. Затем, подложив локоть правой руки мне под шею и приподняв мою плохо соображающую голову, стала поить меня прохладным кисловато-горьким питьем. Морс, судя по вкусу — клюквенный. Тихо сказала:

— Очнулся, а я уж думала, не вытянем тебя. Как ты жив остался, не пойму. Грудину всю разворотило, пуля в миллиметре от сердца прошла. Крови потерял столько… Как мертвый был.

— Давно я здесь?

Собственный голос показался мне чужим, каждое слово наждаком проходило по горлу. Девушка подоткнула мою подушку и, усевшись на постель, принялась излагать.

— Папка тебя нашел, он приметил здоровенного кровохлеба неподалеку от того места. Пока добрался, зверюга ушла. Отец кинулся следом, да на тебя и наткнулся. Он говорил, ты раненый полз, а кровопивец тебя заприметил и погубить задумал. А папка зверюгу-то и спугнул. Тебе повезло: этот кровохлеб здоровенный был… Хотя крови в тебе уже не много было. Когда принесли тебя, я глянула и чуть не целый час ревела, уж больно синий ты был, как мертвый. Потом Остапенко позвали, доктор это из «Теремка». Отец и двое парней из охраны кровь тебе свою давали. Остапенко все ворчал, что зря добро переводим: рана-де нелечимая попалась, сделать ничего нельзя. Отец его заставил. Я за тобой уже третью неделю хожу.

— Выброс… Я попал под Выброс?

Даша усмехнулась, и только теперь я заметил, что она выглядит очень уставшей.

— Не-а. Тут этой напасти не бывает. Слышать о ней слышали, но сюда ни-ни. Ты с кем по пути так повздорил?

— Сектанты. Челове… черт его знает, кто это был. С людьми я бы справился, на худой конец просто оторвался бы, а эти… вроде как киборги из амеровского фильма. Почти весь боекомплект сжег, а их только чуть поцарапало. Я про такую защиту и оружие никогда не слышал. Кино «про фантастику», по-другому не скажешь!

Девушка задумалась, затем, подоткнув мне одеяло и поправив подушку, погасила ночник и собралась уходить.

— Потом все расскажешь, вредно тебе сейчас говорить и даже думать. Спи. Да и я тоже отдохну, а то сколько уже с тобой сижу.

— Да. Я понял. Не сейчас. Даша!

— Что?

— Я… говорил во сне?

— Нет. Зубами только скрипел, это было. А говорить — ничего не говорил. Спи давай…

…Так прошло еще дней пять. На четвертый я начал вставать. Пуля сектанта, как ни странно, не прошла навылет, а остановилась возле самого сердца. Местный доктор Олег Остапенко, бывший когда-то хирургом в гомельской областной больнице, просто разводил руками и говорил о чудесах бытия. Еще через два дня меня посетил Григорий Кацуба, начальник охраны «Теремка», который здесь принято называть «сельским клубом». Плотный, высокий дяденька, «лесной» натовский камуфляж, высокие берцы. Кепи практично заправлено под левый погон куртки. Добродушное, круглое лицо, щетка ухоженных светлых усов, постоянно находящихся в движении из-за улыбчивости хозяина. Все портили глаза: цепкий, колючий взгляд этих синих как море глаз просто прожигал собеседника до затылка. Настораживало и отсутствие у Кацубы оружия, просматривался только нож за голенищем. Насколько я понял, это была амеровская поделка: такие клинки ребята из тамошней ассоциации ветеранов войсковой разведки и сил специальных операций продают или дарят только своим. Лавку по изготовлению тоже держит бывший спецназовец. Такой нож нельзя просто купить: те, что на продажу, помечаются специальным клеймом на рукоятке, которое видно с любой стороны. Нож у Кацубы был боевой.

Сев рядом со мной на крылечке и пригубив квасу из поднесенной Дашей кружки, он начал беседу. Говорил с мягким акцентом жителя восточной Украины, умело избегая сложных и специальных терминов, стараясь пробудить в собеседнике желание говорить не таясь, открыто.

— Все понятно, Антон?.. — Кацуба вопросительно глянул на меня, как бы желая услышать отчество, хотя скорее всего анкета на меня у него была заготовлена заранее.

— Просто Антон.

— Ну тогда давай без чинов, товарищ старший прапорщик.

Ловко это он. По-заграничному, как в плохом кино. Вообще, дешевые эффекты — патологическая страсть всех, кто так или иначе связан с контрразведкой. Только мне такой оборот не страшен: в наш век абсолютной продажности нарыть анкету с такими подробностями мог и ленивый. К тому же я не скрывал, кто я и откуда. Видя, что подкат не удался, местный шериф чуть сбавил тон:

— Места у нас заповедные, тихие, и мне бы хотелось, чтоб так все и оставалось. Мы поняли друг друга?

— Четко и ясно. Выброс прошел, отдохну чуток у Богдана, если хозяин не прогонит, и вернусь откуда начал — на Кордон.

Кацуба усмехнулся и достал из левого нагрудного кармана портсигар с затейливой гравировкой. Вынул коричневую сигарету и, нажав на торец портсигара, добыл огня из встроенной зажигалки. Мне предлагать не стал, видимо, даже об этом выспросил дотошный особист у моих гостеприимных хозяев. В его бывшем месте службы сомневаться не приходилось. Ухватки этого контингента мне были знакомы с давних времен.

— Вот и славно, Антон. Славно… Что думаешь про тех, кто напал на тебя?

— То же, что и раньше: это какой-то эксперимент «кудесников» из «Обелиска». Ловят людишек, промывают мозги и садят на цепь. Оружие только странное.

И я рассказал особисту все, что знал, и про снайпера, и про группу бесславно погибших амеровских «наемников». Умолчал только о девчонке, спасенной мною с вертолета, о моем странном побратиме и не менее странном собеседнике, которого не берут пули. С помощью осторожных расспросов мне удалось выяснить у Лесника и его дочери, что ни моего ПДА, ни РД найдено при мне не было. А значит, и винтовка, и вся собранная информация остались в лесу и, скорее всего, пропали. Поэтому Одессита я не подставил. Если Кацуба любит ребусы, то зачем портить человеку удовольствие. Другое дело — сектанты: я столкнулся с ними у самой границы владений Лесника и почти в зоне ответственности гарнизона «Теремка». Особист и его компания должны были знать, что за чудеса творятся у них под боком. А это были именно чудеса: хоть Кацуба и не подавал вида, но мой рассказ его явно обеспокоил. Видимо, я сообщил нечто новое для него. Подробно выспросив меня про тайник и уточнив детали обоих стычек, странный охранник борделя для богатеев откланялся.