Небеса ликуют - Андрей Валентинов Страница 60

— А на головы клад так заговаривается: режется петух черный да козел с бородою седою. Кровь мешается да со словами на землю льется…

Запахло чем-то знакомым. Заклинания, ворожба, инкубы с суккубами. Ай, химерники!

— …А слова те, пан Адам, непростые, и повторять их даром не след. Вот и лежит клад в земле, ждет. Заговорили его, к примеру, на семь голов. А как сунется кто без спросу, тут ему и конец, только эхо пойдет: «Первый! Первый!» И так, пока все головы в землю не лягут, не успокоится клад!

Я покосился на парня — тот был серьезен.

— Клад еще обернуться может, — прогудел Мыкола Горбатько. — Когда волком, когда псом, когда и молодицей. А особливо, ежели души заложные, неприкаянные, его стерегут. Обернется — да к тебе бросится…

— А ну, цыть! — Пан значковый нахмурился, качнул чубатой головой. — Доболтаетесь, даром ясный день на дворе! Поглядим — тогда и думать будем!

* * *

Трава все выше, все гуще, запах все сильнее. Из зеленого моря выглянула большая черная голова, всмотрелась, качнула кривыми рогами. Неужели тур? Кажется, мессер Боплан писал о чем-то подобном.

А вот и «могила»! На вершине, как водится, идол. Усатый, с чубом, при сабле — ну, точно «пан молодец»! И рожа — не отличить!

Перекрестились. Я не стал. Нагляделся такого на парагвайских берегах — и у кадувеев, и у чимакоки, и, конечно, у колдунов-тумрагами. Только идолы там пострашнее, клыкастые, многоглавые. У каких и черепа человеческие ожерельем на шее желтеют. А у людоедов-тапанюма, которые из этих черепов чаши делают…

Стоп! И вправду, этак и доболтаться можно! Неужели это и есть таинственная Каллапка?

С вершины кургана река казалась тонкой синей полоской, неровной линией, разрубившей зеленый степной ковер. Невелика речка, летом, поди, пересохнет…

— От вам, пан зацный, и Самарка! Там дальше зимовник ваш, да бурдюги, да иное хозяйство. Кодацкая паланка это, наш Луг-батько. А не достанет ли пан Адам мапу?

…Речной изгиб, компас-паучок в левом верхнем углу, линейка масштаба в правом нижнем с маленькой буквой «М», три кружка, в центре среднего — буква «N»…

Поехали!

Почему-то мне все это представлялось иначе. Как — даже не знаю. Может, болтовня про химерию да про заговоренное золото повлияла. Почему бы не выйти в чисто поле, не зажечь свечу восковую перед иконой Черной Божьей Матери из Ченстохова, не заорать во всю дурь: «Клад, клад, никто тебе не рад, покажись люду, глядеть не буду, месяц уходит, мертвец землю роет, он найдет клад, а я не виноват»?

А вместо этого — ветер в ушах.

Скачем!

* * *

Рассыпались лавой — слева Щур на своем караковом жеребце, справа безносый пан Мыкола на тонконогой белой кобыле, в центре мы с Медвежьей Шкурой, между нами — заводные кони под седлами. Небольшие холмы брали с разбегу, на тех, что повыше, останавливались, бросали быстрый взгляд вокруг.

Два холма. Слева — река, как стрела ровная…

Дальше!

Изгиб! Самарка отступает на запад, среди зеленой травы — белый песок обмелевшей старицы, высокая «могила» с усатым идолом…

Дальше!

Снова ковыль с набухшими метелками, испуганные крики птиц, взлетающих из-под самой конской морды. Солнце перевалило за полдень, горячие лучи обжигают кожу, «цукеркомпф» давно снят, ветер полощет волосы…

…А вокруг — холмистая степь, покрытая зелеными пятнами кустов, проклятые бандерайты уходят на север к подножию Высоких Кордильер, и отец Хозе торопит, скалит белые зубы. Впереди — бой, самый первый, мне только что исполнилось шестнадцать…

* * *

— А ну, стой, панове молодцы!

Заморенные кони тяжело дышат, мы спрыгиваем прямо в высокую траву. Я смотрю наверх, надеясь увидеть кондора. Кондор — добрая примета в пути.

Голубое небо, легкие перистые облака, мелкие глупые пичуги чертят след в горячем воздухе. Здесь не встретишь кондора. Моя добрая примета осталась там, за океаном.

— То как пан Адам себе думает? Отчего той приказчик к Самарке свернул?

Ага! «Думает»! Кажется, пан Васыль сообразил, что конским наскоком дела не решить. Этак можно всю Самарку объехать — милю за милей.

— Думаю так, пане значковый. Было их двое, ехали они из Киева в Крым самой короткой дорогой… Усачи переглядываются, чешут затылки.

— То значит Черным шляхом…

— Где-то южнее порогов… Или южнее Сичи, не знаю, один из них заболел. Тогда они, наверно, и свернули к Самарке. Пан значковый переглядывается с Щуром, тот кивает.

— Ну, тогда, пане Адам, считай, приехали. У Трех Братьев это. Там Черный шлях до Самарки всего ближе. Да и на полдень таких могил нет, сами видели.

Три Брата. Три холма?

— Что, не слыхали, пане зацный? Сказывают, бежали три брата, три бедных невольника, из земли турецкой, из веры басурманской. Бежали, да в города христианские не попали. Там и лежат. То поехали?

Теперь кони идут шагом. «панове молодцы» ухмыляются в густые усы, словно ловчие, затравившие зверя. Впрочем, не все. Пан Щур явно не в духе, хмурится, по сторонам смотрит, будто беду ждет.

— У Трех Братьев? Ой, то не добре, пан Адам, родич ваш учинил!

— Что так, пан Пилип?

Остальные только усмехаются, слушая наш разговор, но пан Щур серьезен.

— Ведь с чего те братья погинули, пане Адам? Добра турецкого набрали на чересседельники, да так, что кони еле шли. А потом у младшего конь оступился да ногу сломал. Тут им бы вьюки да тороки снять и брата подобрать, да, видать, дидько им очи золотом замазал. Бросили брата у Самарки. А как одумались, назад повернули, так уже поздно было. Волки-сиромахи возле бедолаги пируют, а за могилой засада янычарская ждет. Не отдадут они нам тот клад!

— А мы их попросим! — гудит безносый Мыкола. — Крепко попросим! Свои же, черкасы! Поделятся!

Кажется, не только неведомым братьям залепило золотом очи!

Не спорю. Увидим!

* * *

Сначала река резко ушла влево, на запад, затем впереди взбугрилась трава, накатом пошла вверх…

— То приехали, пане зацный!

Уже? Кони легко взбегают на вершину кургана — громадного, словно гора. Оглядываюсь. Всюду — знакомый ковыль под самое конское брюхо. Слева — еще одна «могила», справа — тоже.

Три Брата?

— Пускай коней! Побьем ножки, панове молодцы!

В первый миг я растерялся. Почему-то казалось, что холм будет маленьким, голым. Буква «N» нарисована прямо в середине, но как найти эту середину в море травы?