Лунный бархат - Максим Далин Страница 60

— Людям вредно без закуски водку жрать, Леш.

— Там где-то — кильки в томате…

Энди, не слушая, подошел, расстегнул Лешкину куртку, от чего стало еще холоднее — и обхватил руками поверх одежды, сцепив пальцы у него за спиной. В первый момент холод оглушил Лешку, от холода свело руки и ноги, заныли пальцы, замерло сердце — но уже мгновение спустя непонятно откуда пришло живое тепло. К теплу подмешивалась эйфория, но совсем не того порядка, что от Клариного поцелуя — в душу пришел покой, разум прояснился, головокружение потихоньку пропало.

— Что это? — пробормотал Лешка сонно.

— Сила это. Я не Артур, но все-таки…

Тепло превратилось в жар. Энди разжал руки — и Лешка сбросил куртку. Привычно захотелось есть и спать. Мысли потихоньку выходили из полного раздрая в нормальное русло.

Энди сел на диван. Он смотрел, как Лешка разыскивает завалившуюся банку с кильками, и устало улыбался. Вокруг его глаз появились непривычные иссиня-серые тени, с какими обычно изображают нечисть и оживших мертвецов в кино.

— Выглядишь, как вампир Лестат, — усмехнулся Лешка.

— Балда ты, Леш… Между прочим, это было мое тепло. Я не из Князей, у меня его не в избытке.

— Ты мне отдал, что ли?

— Вот именно.

Лешка подошел, бросил банку с открывалкой на стол, сам обнял Энди за плечи.

— Знаешь, Эндюшка, такого друга у меня еще никогда не было.

— Грабки-то убери, — слабо отмахнулся Энди. — Я, чтоб ты знал, еще вреднее водки, я — как героин, вызываю необратимое привыкание, так что нечего лапиться.

— Ничего, — сказал Лешка, так и держа его в охапке. — Авось не привыкну.

Когда мы проснулись ранним вечером, первым делом я раздернул плотные шторы. За окном, глубоко внизу в синем сумраке мерцали серебряные деревья. Это выглядело, как лес из сказки про деда Мороза. Даже провода опушились инеем и висели между домами, как елочная мишура. Антенны на крыше дома под нами напоминали белые мохнатые кораллы с изогнутыми рогами веток. Прямо напротив окна в черном небе висела в туманном круге розоватая жемчужная луна. Наступила настоящая новогодняя погода — до праздника оставалось уже недели две, никак не больше.

Джеффри неслышно подошел сзади и сказал:

— Будем выполнять петровский указ, Мигель?

— Какой это?

— Ну, елку, елку будем украшать? Вифлеемская звездочка на макушке, свечки, все эти рождественские прелести, а?

— Ну да, почему бы вампирам и не праздновать Рождество! — сказал я и толкнул его плечом.

Джеффри рассмеялся и показал мне пару красненьких елочных шариков на шелковой ленточке.

— А мне нравится, — сказал он. — Симпатичный обычай, не говоря уже о восхитительном запахе.

— Ну, хорошо, — сдался я. — Украшаем елку и водим вокруг хоровод.

— И поем «Маленькой елочке холодно зимой».

— Нет, лучше «В лесу родилась елочка».

— А кто ее родил? Колко же ему было…

— Да ну тебя, пошляк!

Джеффри принес бутылку кагора и стаканы. Я бы, пожалуй, хлебнул и чего-нибудь покрепче — мы с ним жили одним кагором. Он взглянул на меня и сказал:

— Как-то не тянет охотиться. Может, в клуб сходим?

— Клуб вампиров — это круто, конечно, но опять же консервы, дьявольщина, а я шоколадку хочу!

А если серьезно, я с удовольствием посмотрел бы на клуб — но уж слишком здорово было дурачиться. Впрочем, Джеффри понял, что мне интересно — мы стали собираться и пикироваться по ходу процесса.

Мне ужасно нравилось жилье Джеффри — маленькая квартирка под самой крышей высотного дома. Я оценил тишину, тепло и великолепный заросший двор под окном. Еще меня тронул портрет де ля Сола — бледного парня в шикарном старинном костюме, при шпаге, темноволосого, с чертиками в прищуренных глазах. Похоже, этот портрет писали в те времена, когда Мигель уже был вампиром — и здорово вышло, насколько я понимаю в живописи. Джеффри был прав — де ля Сола мне действительно понравился. Я решил, что он был сильный и отчаянный, и совершенно смирился с его местом в Джеффриной биографии. В общем, когда Джеффри предложил сначала пожить у него, я согласился, не раздумывая. Единственным композиционным излишеством в его логове, на мой взгляд, конечно, был роскошный гроб черного дерева с белым атласом и кружевами внутри. Каждый раз, когда он попадался мне на глаза, хотелось прикалываться со страшной силой.

— Здорово, конечно, дрыхнуть, как граф Дракула — сказал я, когда очередной раз об него споткнулся. — Но подозреваю, что в этом гробу ты похож на покойного главу правительства.

— Просто привык, — сказал Джеффри и посмотрел на гроб с симпатией. — В свое время это считалось хорошим тоном. Это, между прочим, очень старый гроб, еще испанского времени, мой талисман, если хочешь.

— Ну да, антиквариат! Понимаю, как говорится, цинковые — долговечнее, зато деревянные — полезнее для здоровья.

Джеффри фыркнул и уязвлено заявил:

— Я же не возражаю против твоей нелепой человеческой манеры спать на диване.

— Я не заметил, чтобы сегодня тебе было неудобно на диване.

— Это только за компанию, и потому, что тебя в гроб не затащить. Я думаю, ты еще освоишься.

— Нет уж, я так как-нибудь. Лучше мы так, по привычке, пока еще шевелимся.

Джеффри замахнулся диванной подушкой, но я пригнулся за спинку кресла.

— Так мы никогда не выйдем, — сказал Джеффри.

— Ладно, перемирие, — сказал я и влез в куртку.

Через пару минут мы вышли из квартиры и спустились вниз. Уже на лестнице пахло жестоким холодом. В открытую дверь подъезда ворвался морозный воздух. Мы нырнули в ночь, как в черную прорубь с ледяной водой — и от этого стало так же холодно, жарко и весело.

У Джеффри не было машины — по-моему, он так и не отвык от кабриолетов на лошадиной тяге. Но против моей он ничего не имел.

В результате вместо бестолковой болтовни я слушал ценные сведенья об избранном обществе, в которое мы направлялись.

— Настоящих Вечных Князей там почти нет, так, детки — но в сущности, так или примерно так было всегда на любом вампирском сборище, — говорил Джеффри. — Вообще, слухи о бессмертии вампиров сильно преувеличены. Мало кто из них живет достаточно долго — для этого нужен определенный склад ума, темперамент, да и любовь к жизни не последний компонент. Одиночки первые лет пятьдесят развлекаются убийствами и злодействами, а потом пресыщаются этой суетой до тошноты и прекращают спектакль сами или подворачиваются людям, что кончается так же. Истерики кончают с собой в первые лет десять. Дураки нарываются на неприятности. Моральные уроды опускаются, начинают жрать мертвечину, вырождаются в упырей, мерзких тварей, лишенных силы, быстро издыхают. Женщины довольно часто становятся настоящими монстрами — ведь вампир не может забеременеть и родить, а секс некоторым образом меняет смысл. Инстинкт притупляется, в семье и муже отпадает надобность, к тому же появляется возможность проявить скрытую злобу, которая встречается у прекрасных дам чаще, чем кажется. В общем, живут они иногда подольше, но держаться от них целесообразно подальше.