Фея-Крёстная желает замуж - Яся Белая Страница 6

Мать моя Королева Маб — хвост разговаривает!

— Цыц! — мяв-кун топает ногой по воздуху. — Я тут голова.

— Шшш! Голошва я…

И как сцепятся в клубок! Только кошачьи вопли да змеиное шипение слышно.

Хмурус закатывает глаза. На зелёном лица отлично читается: откуда ж вы взялись, неугомонные?! А потом, будто снизойдя, переводит взгляд на меня.

— Что же это я, — говорит он почти нежно, но у меня от такой нежности мурашки по коже бегут, — гостей на пороге держу. Раз уж прибыли, надо вас устроить!

И выхватывает из кармана безразмерной мантии коробочку, наподобие той, в каких благородные маги табачок носят, открывает крышку, а оттуда — два амбала каааак выпрыгнут.

Одинаковые и страшные, рыжие и конопатые.

Хмурус ухмыляется:

— Уважаемая Фея-Крёстная, оцените, мы тут с русскими магами опытом обменивались. Водки было выпито… ой… тьфу… зелий сварено — немерено. Вот ещё и подарили они мне на прощание артефакт. Называется «Двое-из-ларца-одинаковы-с-лица».

Амбалы дружно гыкают, подтверждая.

Мяв-кун орёт протяжно, видимо, достаётся ему по первое число от хвоста. Я даже проникаюсь и понимаю: у меня ещё не всё так плохо. По крайней мере, меня не кусает собственный хвост. Как хорошо, что феи — бесхвостые создания.

У Хмуруса физиономия довольная и смотрит он на этих рыжих-конопатых олухов едва ли не с любовью.

— А когда вы с русскими… — говорю вкрадчиво, в его духе, — … опытом обменивались, белочек случайно не видели? А то тут тролль по имени Хрясь одну искал…

— Да что там белочек, — радостно брызжа слюной, охотно предаётся воспоминаниям Хмурус, — мы даже зелёных человечков видели. Я как-то в зеркало глянул! О силы волшебные — зелёный! Решил завязывать, а потом понял, что это я сам и развязал совсем… Так, что это я, — мотает головой, как брыкливый конь, — ну-ка, Двое-из-ларца-одинаковы-с-лица, хватайте эту крылатую и её котяру-недоумка…

Мяв-кун даже прекращает грызться с хвостом.

— Я умный! У меня диплом есть! Сам нарисовал! — важно заявляет он, но Хмурус не слушает и вещает своё:

— … и тащите их в мою лабораторию. Надёжно заприте их там и охраняйте.

Рыжие-одинаковые дружно козыряют и действительно хватают нас с Мурчелло, притом совершенно невежливым образом.

— Да как вы смеете! — возмущаюсь я. — Я — Фея-Крёстная! Да я вас! Да я вас в крыс превращу!

— А я съем! — подвывает мне в такт Мурчелло. — Я в родстве с самим Котом-в-Сапогах состою!

Только рыжие увальни нас совсем не слушают, а браво напевая: «Эй, дубинушка, ухнем!» волокут нас по длинному, нештукатуреной кладки, коридору. Открывают одну из дверей и забрасывают в какое-то не слишком прибранное помещение. Даже радуюсь, что Золушки со мной нет — кинулась бы швабру искать.

Ну и пылище же здесь!

Передо мной какая-то то ли труба, то ли колба, протираю рукой и… на меня оттуда таращится пучеглазое нечто. Отскакиваю и ударяюсь головой о соседний стеллаж.

И тут слышу хруст — кто-то рядом что-то жуёт!

Ой-ой, как же головушкой-то приложилась! Бедный мой затылок!

Хрумкающие звуки усиливаются.

Да что это такое?

Оглядываюсь — на одной из полок спиной ко мне сидит мяв-кун и что-то уплетает из банки. По самый хвост в это занятие ушёл. Вернее, хвост тоже там и тоже лопает! Ну и прожорливый же!

— Эй, Мурчелло, ты что там делаешь? — осторожно интересуюсь я, и мяв-кун, продолжая жевать, оборачивается.

Глаза радужные и совершенно счастливые. Идут концентрическими кругами, как у гипножабы.

— Лягушек ем! — тянет он нежно и любовно.

Хвост ложится ему на плечо и блаженно улыбается. Вы когда-нибудь видели улыбающуюся змею? Лучше не видеть!

— Каких еще лягушек? — нет, догадка у меня, конечно, есть. Но всё-таки хотелось бы услышать его версию.

И он озвучивает:

— Заформалиненных! — нежно и расплываясь, как мороженое на солнце.

— Ух ты ж силы волшебные! И чего это тебя так пробило?

— Привычка-с, мяв! Гемявтическая. Ещё с тех пор, как мяв-куны в лабораториях жили! Мышей не было, только лягушек — сколько угодно!

Зачерпывает пригоршню чего-то там и кидает в рот, как мармеладки.

А я читаю этикетку на банке, и мне плохеет: «Ignotum bestia». То есть, буквально, «неизвестный зверь», или попросту «неведома зверюшка». Нет, только не это! Разве ж можно такое есть? Даже жалею, что феи могут видеть и в полумраке.

— Мурчелло, ты ведь образованный!

— Угмур.

— И умеешь читать!

— Немявго.

— А по-латыни?

— Увы, мне, ням-ням! — жадно чавкает он в ответ.

— Мурчелло, ты ешь не лягушек, это — Ignotum bestia.

— Что это ещё за неведома зверюшка? Не слышал про таких…

— Именно та самая! Неизвестный зверь!

— Ой, мать моя пробирка!

Он роняет банку и, следом, падает с полки сам. Несколько секунд лежит на полу без признаков жизни, высунув язык, с остекленевшими глазами, похожий на творение таксидермиста. И вдруг начинает дёргать лапами… Вскакивает, лихо отплясывая, будто на него внезапно напала джига-дрыга, напевает: