Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис Страница 6

Создавая новый жанр, Уильям Моррис одновременно создаёт и особый язык, причудливый и живописный, изобилующий архаизмами: как устаревшими грамматическими конструкциями, так и историзмами, обозначающими понятия, давно вышедшие из употребления. В переводе мы попытались по возможности сохранить эту особенность, однако нужно признать, что, несмотря на тщательную стилизацию, русский текст более «читаем», нежели английский оригинал: многие из архаизмов Морриса оказываются непонятны современному англоязычному читателю. Во времена Морриса этот архаизированный искусственный язык подвергался безжалостным нападкам критики. Многие современники писателя, одобрившие сами романы, возражали против использованных языковых средств, жалуясь, что «хорошая вещь безнадежно испорчена». Так, по выходе «Сказания о Доме Вольфингов», «Сэтердей ревью» вынес оценку роману в форме пародии. «Ибо воистину подобает и следует, – писал критик, передразнивая автора, – чтобы всяк говорил на собственном своём наречии, а не на чуждом ему, как, впрочем, и всякому другому».

К. С. Льюис, напротив, считает глоссопические изобретения Морриса достижением ничуть не меньшим, чем мифологическое содержание романов: «Совершенно справедливо, что Моррис изобрёл для своих поэм и усовершенствовал в своих прозаических романах язык, на котором в Англии никогда не говорили; однако полагаю, что наиболее просвещённые мои современники знают: то, что мы называем “обычным” языком английской прозы… – тоже искусственное наречие… язык литературный или гипотетический, основанный на французском представлении об элегантности и в высшей степени нефилологическом представлении о “правильности”» ^[15]. Для Льюиса важно не то, в самом ли деле язык Морриса искусственен, а то, насколько он хорош и насколько отвечает художественному замыслу автора, – и Льюис абсолютно прав. Перед Моррисом стояла та же дилемма, что стоит перед любым переводчиком и автором исторической прозы: как передать суть культуры, отличной от нашей, при помощи языковых средств, доступных современному читателю. Моррис находит остроумное и удачное решение: изобретает собственный «псевдосредневековый» стиль, что, оставаясь понятным для восприятия, звучит непривычно для викторианского слуха. Архаические формы, в изобилии использованные автором, создают впечатление «отстранённости» далёкого прошлого.

С другой стороны, как только читатель привыкает к архаизмам (а, согласно Льюису, с тех пор как вышел из печати Большой Оксфорский словарь английского языка, обратиться к словарю – одно удовольствие), он начинает замечать, что язык романов очень прост и лаконичен, почти лишён украшательств и риторического лоска; цветовая палитра ограничена основными цветами спектра. И это тоже – влияние исландских саг; согласно Мэй Моррис, «скупая скандинавская фраза, лишённая поэтических вычур, более пригодна для целей драматического повествования».

Экспериментируя с языком, Моррис одним из первых стал совмещать прозу и стих и с успехом использовал изобретённый приём в нескольких романах, в том числе в «Доме Вольфингов»: повествование ведётся в прозе, но в решающие моменты герои начинают говорить стихами.

Мир Морриса – это волшебный мир: присутствие магии ощущается на каждом шагу. Однако, в отличие от романа готического в чистом его виде, где сверхъестественное в итоге оказывается мнимым, в романе Морриса сверхъестественное воспринимается как естественное. Сама по себе магия не хороша и не плоха, но может быть обращена во зло или во благо. По большей части магия Морриса носит на редкость «приземлённый», приближённый к обыденной жизни характер: ведьма, похитившая Заряночку, занимается изо дня в день самой обычной крестьянской работой в поле и по дому: доит коров, заготавливает сено, пашет землю; Красный Рыцарь, безусловно, чародей, но в первую очередь – тиранствующий феодал. Коварные сёстры-ведьмы романа «Воды Дивных Островов», Госпожа «Леса за Гранью Мира», что при помощи миражей завлекает мужчин в свои края, Красный Рыцарь, злобный колдун, наделённый гипнотической властью, народ фэери, духи леса, все они – неотъемлемая часть объективной реальности моррисовского мира, как те же мирные йомены или горожане-ремесленники. Мир Морриса анимистичен; силы природы, принимая видимое воплощение, покровительствуют человеку: героиня «Дома Вольфингов», девственная жрица, воспитана волчицей, тотемом рода; Заряночка, выросшая в лесах, способна общаться со зверями и птицами. Существа из рода фэери, полубоги, противопоставленные «сынам Адама», охотно вступают в сношения с людьми, то в роли учителей, как в случае Абундии и Заряночки, то возлюбленных, как в случае Солнца Леса и Тиодольфа.

Одним из проявлений магической силы становится способность перевоплощения: похитительница Заряночки является поочерёдно в образе женщины рыжеволосой и бледной, либо женщины тёмноволосой, «с изогнутым носом и яркими ястребиными глазами». Её противница Абундия тоже с лёгкостью меняет облик: обычно зеркальное отражение Заряночки, возлюбленному девушки она предстаёт в образе почтенной матроны. Солнце Леса, лесное божество людей Марки, умеет принимать любые обличия, хотя мудрейшие в состоянии распознать обман. Но ведь способностью к перевоплощению, к адаптации, наделены и простые смертные: на протяжении романа Заряночка с завидной лёгкостью «перевоплощается» из неутомимой работницы-селянки в знатную даму Замка Обета или в искусную мастерицу-вышивальщицу города Пяти Ремёсел: в какое бы сословие ни забросила девушку судьба, Заряночка непринуждённо и естественно занимает назначенное ей место. Дар «метаморфозы» сам по себе говорит только в пользу персонажа.

Волшебные предметы мира Морриса, как правило, заключают в себе аллегорический смысл и, опять-таки, совсем не обязательно пагубны: даже сосредоточие злых чар возможно обратить во благо, как в случае с Посыльной Ладьёй. Проклятый доспех «Дома Вольфингов» сохраняет жизнь владельца в бою, но за счёт неблагоприятного исхода самой битвы; жизнь, спасённая такой ценой, становится невыносимой для Тиодольфа. Силы доспеха достаточно, чтобы заставить владельца потерять представление о времени; но ровно то же действие оказывает благая по своей сути любовь Тиодольфа к Солнцу Леса: она дарует забвение, видение героя затуманивается, он забывает о собственном предназначении и утрачивает способность следовать за ходом событий, теряет связь со своим народом. Дар лесной богини – не более чем аллегория «искусственного» бессмертия. Только отказываясь от проклятого доспеха и добровольно покоряясь судьбе, Тиодольф и воинство сынов Волка одерживают победу. Посыльная Ладья, принадлежащая ведьме, перевозит Заряночку через озеро и мимо заколдованных островов: героиня способна «оживить» ладью, исполнив магический обряд, но направлять ладью не в состоянии. Таков же и жизненный путь героини: отправляясь на «приключение», Заряночка вверяет себя судьбе, сама не зная, где в следующий момент окажется. Ладья живёт своей жизнью. Положительные герои могут временно ею воспользоваться, но укротить и приручить не могут: в решающий момент ладья предаёт девушку. Но встречаются и благие талисманы: волшебное золотое кольцо в форме змеи, подаренное Заряночке лесной матушкой и делающее героиню невидимой; серебряная свирелька Эльфхильд из «Разлучающего потока».