Свобода выбора - Анатолий Дубровный Страница 6

– Так ты?.. Это… Стало быть, девка? – закрыла рот Глуша.

– Это я, и не девка, а девушка! – ответила Тоша и спросила: – Чего ждём? Пошли мыться, хотя я не понимаю, зачем мне помогать в этом деле.

– Ага, счас, – ответила Глуша и зачерпнула что-то ковшиком из стоящего в углу бочонка. Во второй комнате, где было очень жарко (так Тоше показалось), под стеной лесенкой стояли лавки. Показав на самую высокую, мол, туда надо забраться и лечь, помощница лавочницы плеснула на камни, от которых и исходил жар, то, что набрала в ковшик. Жаркий ароматный пар забил дыхание, Тоше показалось, что она теряет сознание, а Глуша стала хлестать её чем-то вроде пучка розг с листьями. Девушка хотела возмутиться, но это избиение оказалось неожиданно приятным, видно, входящим в помывочную процедуру. Тоша даже не представляла, что мытьё в бане может принести такое удовольствие, это для неё явилось открытием, так как в её воспоминаниях ничего такого не было. Уже сидя в первой комнате за самоваром, девушки не спеша пили чай, беседуя обо всё и в тоже время ни о чём. Дверь открылась и в комнату вошла Гликерия, видно, не надеясь на то, что подействуют её предостережения – не заниматься баловством, она сама решила убедиться, что ничего такого не происходит, а может, удостовериться, что именно такое и происходит. Гликерия застыла на пороге – хоть Тоша и завернулась в простыню, но правая рука, держащая чашку, не давала куску ткани полностью прикрыть грудь.

– Эт-то что? – произнесла Гликерия, уперевшись взглядом в неприкрытую часть тела. Тоша туда же скосила глаза и сообщила:

– Грудь, правая.

– Эт-то как? Почему? Откуда?! – не могла опомниться Гликерия.

– Откуда? Наверное, отсюда, – Тоша показал в сторону приспущенной простыни, образовавшей большое декольте, после чего продолжила пояснения: – Почему правая? А потому, что не левая.

– А? – невпопад произнесла лавочница, но быстро опомнившись, протянула руку и сдёрнула с Тоши простыню, при этом девушка обратила внимание, какие маслянистые стали у Гликерии глазки. Лавочница протянула руку, постаравшись ухватить Тошу за грудь, та, отстранившись, покачала головой:

– А вот этого не надо! Вы же сами говорили – без баловства!

– С мужчиной – да, а с тобой… Почему и не побаловаться? Что мне помешает? – усмехнулась Гикерия, снова протягивая руку. Тоша, ещё больше отстранившись, предупредила:

– Сломаю!

– Ты? – удивилась лавочница и продолжая улыбаться, кивнула в сторону молчавшей Глуши: – А если я ей прикажу тебя подержать? Сладенькая ты моя!

Тоша сдвинула чашки в сторону и поставила руку локтем на стол. Предлагая Глуше помериться силой, той, видно, была знакома эта мужская забава, и она приняла вызов. Ладошка девушки утонула в огромной лапище помощницы лавочницы, а та даже не поняла, как её рука оказалась прижатой к столу.

– Я приготовиться не успела, – прогудела Глуша и поставила руку, теперь сама приглашая Тошу. Снова сцепились руки, стоящие локтями на столе, Глуша не только надавила, стараясь прижать руку соперницы к столу, но еще сжала ладонь девушки. Тоша с улыбкой наблюдала за потугами противницы, потом снова положила её руку на стол, ещё и стиснув её ладонь.

– Ай! – Глуша замахала рукой, словно та была ошпарена кипятком и теперь деваха старалась её остудить.

– Могу не только руку сломать, но и шею свернуть, – с улыбкой сообщила Тоша, после чего взяла со стола металлическую тарелочку и без видимого усилия свернула её в трубочку. Обе женщины – лавочница и её помощница – опасливо посмотрели на красивую девушку, такую хрупкую на вид. Демонстрация возможностей была более чем убедительна. Глуша, уважительно глянув на то, чем стала тарелка, спросила:

– А от кого же ты прячешься, если можешь вот так… Тебя обидеть – себе дороже. Ты ведь не просто так переоделась?

Тоша вздохнула и стала рассказывать, сочиняя на ходу. Это был рассказ о несчастной любви и о том, как её хотели выдать насильно замуж. И таки выдали, а её несчастного возлюбленного коварный и старый кандидат в мужья, заполучивший в итоге молодую и красивую девушку в жёны, велел своим слугам отравить. Любимый умер в страшных мучениях (на этом моменте рассказчица, вдохновлённая столь благодарными слушателями, остановилась особо, красочно описывая мучения). Обезумевшая от горя Тоша свернула шею своему старому нелюбимому мужу, всем его слугам, собакам во дворе (чтоб не гавкали – пояснила девушка) и ушла в том, что успела надеть. Может, это и к лучшему, наверное, слуги (продолжая рассказ, Тоша упустила из виду, что уже успела свернуть им шеи) того старого графа её ищут (Тоша, решив, что титул убиенному мужу добавит авторитета, поэтому и возвела его в графское достоинство, а слуги, очевидно, гонялись за девушкой уже со свёрнутыми шеями). История была душещипательная и, несмотря на то, что в ней было множество нестыковок, женщины слушали девушку, затаив дыхание. Тоша оказалась хорошей рассказчицей, да и, видно, подобных страстей в этой провинции не было, всё было по-простому, Глуша так и сказала:

– Какая любовь! Не то что у нас, вон Емелька ухажёра Танянки топором зарубил, да и то по-пьяни, трезвым на такое никогда не решился бы, никакой романтичности!

– Да уж, какая тут романтичность, когда топором. Он бы ещё телегой переехал, – согласилась Тоша, обе женщины замолчали, наморщив лбы, видно пытались представить, как один ухажёр гоняется на телеге за другим, пытаясь того задавить этим неповоротливым транспортным средством.

В общем, вечер прошёл хорошо, Тоша поела сладкого печенья и напилась чая, а её слушательницы, впечатлённые страстями в столь романтическом рассказе, не спали почти до утра – из-за стены комнаты рядом с той, где ночевала девушка, раздавались страстные вскрики, да и стоны были не менее громкие. Лавочница и её помощница не только вместе жили в одном доме, а были ещё и любовницами, и если молодой парень мог заинтересовать только Глушу, то девушка – обеих.

Несмотря на шум за стеной, Тоша отлично выспалась, хоть кровать, выделенная ей, была узкой и жёсткой, но это была кровать, а не лавка на барже, именуемая Гнатычем – койкой. Девушка усмехнулась, вспоминая капитана речного судна и его незадачливого матроса, судя по тем маневрам, что баржа делала до обеда – им никак не удавалось запустить двигатель (Тоша специально вышла глянуть на реку – не собирается ли Гнатыч предпринять какие-нибудь действия по возвращению денег Оньки). Но, видно, капитан решил не терять времени и двигаться в город, деньги-то были не его, а вот за опоздание мог пострадать именно он! Тоша, с удовлетворением понаблюдав за отплывающей баржей, отправилась к Гликерии обедать и мыться в бане (на барже это сделать не удавалось).

Утром, позавтракав, Тоша отправилась в город, напросившись в попутчики лохматому мужичку. Лохматый владелец телеги мало того, что взял с девушки пятачок, так всю дорогу донимал расспросами. То, что она ночевала у Гликерии, мужичок уже знал и теперь жаждал пикантных подробностей:

– Так ты, паря, даже в бане мылся, неужто сам? А, с Лушей, и как? Как ничего не было! Такая баба! А Гликерия не приставала? Ну это понятно. Говоришь, им не до тебя было. Бесстыдницы! А ты, паря, ничего – симпатичный. Даже очень. Странно, как это они на тебя внимания не обратили, Глишка – ладно, она, как мужик, по бабам. Но Луша нормальная-то была, пока с Глишкой не сошлась.