Констебль с Третьего участка - Сэй Алек Страница 6

От жаренных на прогорклом масле, начинённых квашеной капустой пирожков у меня началась натуральнейшая изжога, а привкус во рту стоял премерзопакостный – хорошо хоть, икота, как в прошлый раз, когда я отведал стряпню миссис Хобонен, не приключилась, – однако эти неудобства никак нельзя было счесть достаточным основанием, чтобы отлынивать от несения службы.

В последующий час я успел шугнуть с набережной стайку мальчишек из фабричных кварталов – нечего им делать там, где гуляют джентльмены и леди, стибрят ещё что-нибудь, а коли так уж хотят на корабли поглазеть, то пускай бегут к докам, как и я в детстве бегал, – и рассудить спор между кебменом и приезжим деревенщиной. Молодой, лет семнадцати, провинциал прибыл вторым классом из Рёкьявида, главного (и чуть не единственного) города Туманного Эрина, в Дубровлин и, уже усевшись в кеб, отказался платить названную цену за проезд, сочтя её чрезмерно высокой. Пришлось объяснить, что таковы правила имперской столицы, установленные городским магистратом: сел, так плати. И если молодой джентльмен не желает оказаться в участке…

Он не желал.

Хотя цену, конечно, кебмен задрал несусветную. Видано ли – два гроута за пятиминутную поездку! Осталось лишь утешить себя тем, что не я принимаю законы, я лишь тщательно слежу за их выполнением.

Чуть позже я попросил слегка подгулявшего в пабе «Русалка и Тритон» джентльмена покинуть набережную, тот поведал мне о своей боязни плаваний и о том, что он уже торопится на ждущий его корабль, отказался от сопровождения и слегка нетвёрдой (но всё ещё остающейся в рамках приличия) походкой поспешил к причалам. Я внимательно проследил за ним – не раз такие вот гуляки рассказывали мне подобные истории, оказываясь при этом лжецами, – но этот господин и впрямь поднялся по сходням на палубу бригантины «Бранвен», и со спокойной душой я вернулся к обходу.

Проходя мимо заведения мистера Сабурами, я с печалью вспомнил пирожки миссис Хобонен, которые всё никак не желали улечься у меня в животе, и, дабы не расстраиваться, отвернулся в противоположную сторону. Взор мой при этом упёрся во вход Института благородных девиц, к которому я сегодня провожал сестру Епифанию.

Стоило мне лишь глянуть в ту сторону, как высокая арочная дверь института распахнулась и на пороге его появилась донельзя растерянная монахиня. Увидев меня, эта невысокая, весьма пожилая и сухонькая сестра всплеснула руками, сложила их в молитвенном жесте, на миг возведя очи горе, истово перекрестилась и засеменила ко мне.

Я, признаться, не привык к таким проявлениям чувств при виде полисмена и поспешил ей навстречу, подразумевая неладное. О, как я оказался прав!

– Констебль, ох, констебль, как хорошо, что вы здесь! – громким шёпотом зачастила монахиня, вцепившись в мой рукав. – Скорее, пойдёмте же скорее, пока этого не увидели воспитанницы и остальные сёстры! Это же такой ужас, это же страх Господень, я сама-то думала, что моё старое сердечко не вынесет такого зрелища!

– Да что случилось, сестра? – удивился я, давая увлечь себя в направлении входа в институт. – Опять на кухне сидит здоровенный пасюк?

Был с полмесяца назад случай, не в мою, правда, смену. Здоровенная крыса неизвестно как пробралась в это женское царство – с корабля пришла, не иначе – и нахально расположилась с уворованным куском варёного мяса прямо на разделочном столе, до полусмерти напугав повариху. На женские визги рыжая тварь никоим образом не реагировала, и монашкам, дабы справиться с сим наглым захватчиком, пришлось звать на помощь полицию. После того случая в институте завели кота, быстро ставшего всеобщим любимцем. Видал я его несколько раз в окне: здоровенная раскормленная скотина с наглой мордой. И тоже, кстати, рыжий. В общем, настоящий ирландец – одобряю.

– О, боюсь, всё гораздо и гораздо хуже. – Престарелая Христова невеста продолжала тянуть меня за рукав, увлекая по коридору института. – У нас в саду… Ох, я вымолвить не решаюсь, вам самому на это надо глянуть, констебль.

Пара встреченных нами девиц проводили нашу пару удивлёнными взглядами.

– Они же сначала разговаривали в беседке, смеялись, я сама слыхала, – тараторила монахиня, открывая двери на нашем пути. – А потом уселись пить чай, и через некоторое время я пошла спросить, не надо ли чего…

За дверьми оказался внутренний двор с садом в колониальном стиле. Бассейн в центре, имитирующий озерцо с каменистыми берегами, на его кромке беседка и небольшой домик в ниппонском стиле, с окошками под самым скатом крыши, вечнозелёные кустарники, бамбук, сосны, кипарисы по всему двору, равно как и заросшие мхом валуны, между которыми петляют тропинки, выложенные из булыжников разных форм и размеров. Прямо и не знаю, что за удовольствие ходить по таким, когда можно сделать тропы из нормальной брусчатки?

– Я подошла, – монахиня всхлипнула, продолжая тянуть меня за рукав с настойчивостью локомотива, – глянула, да и сердце у меня обмерло. А внутри, внутри-то тишина мёртвая, будто и нет никого, а они ж все там! – Мы стремительно приближались к строениям в глубине сада. – А я и войти боюсь, и бежать боюсь, страх меня такой взял. А она — там. И не шевелится.

– Да кто же «она»? – попытался я вклиниться в речь пожилой сестры.

– А она. Вот. – Монахиня указала на приоткрытую наполовину дверь (узкую и низкую, я если и войду, то с трудом) в домик.

На выскобленных до белизны досках отчётливо виднелась бледная рука, выглядывающая из-за полуоткрытой ширмы-двери. Женская, судя по форме и покрою манжета на сером рукаве.

– Стойте здесь, сестра, – сурово приказал я и стремительно открыл дверь.

Монахиня сдавленно пискнула. На полу, вытянувшись во всю длину, лежала леди в строгом платье из очень хорошей ткани. В глубине помещения, а домик представлял собой одну-единственную комнату, виднелись ещё несколько женских тел.

Наклонившись к лежащей у входа даме, я, как учили, попытался проверить у неё биение жилки на шее.

– Жива, – констатировал я, поднимаясь. – Но без чувств.

Честно говоря, первоначально мне инструкция предписывала оценить место происшествия, но, поскольку первым его я обнаружил, так уж случилось, впервые, мой растерянный порыв вполне, надо полагать, простителен.

Выяснив же, что предо мною не хладный труп, а вполне живая леди, я вспомнил о своих обязанностях и немедленно оглядел комнату, не входя, впрочем, в неё. И правила таковы, да и, даже кабы я про них запамятовал, протиснуться внутрь домика с моими габаритами довольно проблематично.

Очень скромный это оказался домик, с настоящей монашеской аскезой возведённый: стены без лепнины или резьбы, ковров и позолоты, отделанные простой серой глиной. Полы застелены обычными соломенными половичками – кажется, они называются «татами», хотя я не уверен в этом, – из мебели только низенький овальный столик и сундучок, скорее даже шкатулка, натуральная мечта старьёвщика, должен заметить. Имелся в домике также очаг, в самом центре зала, такой… бедняцкий очажок, открытый, над которым на огне можно готовить и кипятить воду – этакие только в глухих деревнях и на вконец уж нищих окраинах встречаются.