Тройка мечей - Андрэ Нортон Страница 6

Но то был лишь сон, всё в нём происходило не здесь и не сейчас, не я был тем чужестранцем, смертельно раненым в неизвестной мне битве. А я — это я, Йонан, полукровка, слабак…

Я — и он! Оба! Оба во мне!..

Теперь я знал это, но каким образом — объяснить не мог. Мне доводилось слышать утверждения некоторых чудаков, что кроме Великих, способных прожить много жизней, были и другие, обычные люди, которые после смерти снова возвращались в эту жизнь, рождённые заново, если не выполнили какую-то миссию, возложенную на них свыше. Таким образом, им снова предоставлялась возможность завершить свою миссию.

Был ли я таким человеком? Был ли мой сон вещим или просто игрой воображения? Никто не мог ни доказать, ни опровергнуть это. Однако та моя дорога к смерти стала для меня настолько реальной, как будто я действительно совсем недавно — вчера или позавчера, — спотыкаясь, шёл этим путём.

Теперь я знал, что должен выяснить для самого себя. Но чтобы сделать это, остаётся только одно: я должен вернуться на скалы, где нас застигла гроза, отыскать расщелину и извлечь из камня то, что в нём заключено. Если бы я увидел ЭТО ещё раз, ещё раз взял в руку, тогда, пожалуй, то знание, которое было моим и которому предначертано снова стать моим, могло бы возвратиться ко мне.

Тсали издал тихое шипение. Что бы оно ни означало, я стряхнул охватившее меня оцепенение. Тсали всё ещё глядел на меня, но уже не так пристально и требовательно. Голова его, украшенная гребнем, несколько раз дёрнулась сверху вниз — он кивал мне, тем мыслям, которые прочёл в моём мозгу и одобрил.

Я заговорил, хотя и не был уверен, что издаваемые мною звуки понятны его слуховому аппарату, устроенному совершенно иначе, чем у нас:

— Туда! Я должен вернуться в скалы!

Казалось, он понял, потому что с важным видом кивнул ещё раз. Этот кивок являлся как бы разрешением поступить так, как я задумал.

Теперь я нетерпеливо ждал, когда снова смогу ходить, и надоедал Крите просьбами избавить меня от тяжёлого глиняного комка. Надоедал до тех пор, пока она не разбила его и не освободила мою ногу. Боли я не испытывал. От опухоли не осталось и следа, а когда я встал, то почувствовал себя совершенно нормально.

Тем не менее, чтобы выполнить задуманное, мне необходимо было время, а улучить его оказалось очень не просто. Я не мог оставить лагерь, не имел права уклониться от ежедневных обязательных упражнений с оружием — ведь из всех этих поверок, ходьбы строем, тренировок и состояла жизнь нашего маленького гарнизона. Не мог я и отпроситься у Лорда Хорвана — не знаю, почему, но во мне появилась твёрдая убеждённость, что я никому, кроме Тсали, не должен рассказывать о своей находке. Но вот после трёх дней нетерпеливого ожидания мне всё же удалось ускользнуть. Предстояло ещё раз взобраться на те скалы. Прежде чем я достиг первых уступов, откуда-то появился мужчина-Ящерица, мелькая среди скал с проворством, на какое не способен ни один человек.

То, что ко мне присоединился Тсали, порадовало меня. Той ночью я не заметил надёжных ориентиров и теперь стоял в растерянности: я не знал даже, в каком направлении начать поиск расщелины, в которую так неожиданно свалился. Тсали догадался о моём затруднении и ясно дал понять, что поведёт меня.

В этот день не было облаков, и суровые вершины гор, окружавших Долину, были хорошо видны. Горы оказались изрезаны множеством расщелин, и все они походили друг на друга как две капли воды. Но Тсали сразу взял нужное направление и уверенно повёл меня за собой.

Очень скоро я оказался перед знакомой расщелиной. На поясе у меня висели в мешочке небольшой молоток, который я тайком взял в кузнице, и острое зубило. С их помощью я надеялся вырубить из скальной породы заключённое в ней ЭТО, хотя и не был уверен, сможет ли металл одолеть камень скалы.

Я влез в расщелину и пробрался до знакомого каменного козырька, под которым пытался укрыться от ливня. Где-то здесь… Тсали улёгся брюхом прямо на камне с краю расщелины и спокойно наблюдал за мной, а я никак не мог найти то, что искал, потому что по цвету ЭТО никак не отличалось от заключавшей его породы.

Мне помогло то, что оно чуть высовывалось из каменной стенки, и я нашёл его на ощупь. Да, ЭТО действительно имело форму кристалла, но серого, непрозрачного, не отличимого от любого выступа рядом. Каким же образом тусклый свет камня-фонаря заставил его так сверкнуть? Я тронул ЭТО пальцем. Да, оно чуть заметно шевельнулось. Присмотревшись, я обнаружил едва заметную границу, отделявшую находку от породы.

Я пустил в ход зубило и молоток, с величайшей осторожностью отбивая от скалы мелкие осколки вокруг кристалла.

Работа поглотила меня целиком. Я не замечал, как палит солнце, превращая расщелину в раскалённую сковородку. Пришлось сбросить сперва кольчужную рубашку, затем жилет из многослойной кожи. Спину жгли солнечные лучи, но я ничего не чувствовал. Руки мои начали дрожать, я прервал работу и привалился к стенке расщелины, внезапно испугавшись, что неосторожным движением могу повредить ЭТО. Сверху послышалось шипение. Я поднял голову. Тсали спускал мне выдолбленную тыкву, некое подобие фляжки.

Выдернув затычку, я с благодарностью напился воды. Болели руки, горели обожжённые на солнце плечи, но когда я вернулся к прерванной работе, дух мой воспрянул, подобно глотке, утолившей жажду. Штырь с кристаллом, по мере того как я отбивал вокруг него породу, всё больше напоминал рукоятку меча. Но тогда сколько же потребуется времени и сил, чтобы высвободить весь клинок, и возможно ли это вообще? Любой металл расплавится, попав в раскалённую магму, как это произошло в моём сне.

Я протянул руку и обхватил кончик рукоятки пальцами. Ощущение, которое я испытал во время сна, вновь овладело мной. Эта вещь была моей! Никогда прежде у меня не возникало такого сильного чувства собственности, как будто эта рукоятка предназначалась только для моей руки и ничьей больше. Я ухватился покрепче и, смутно осознавая, что делаю, рванул рукоятку на себя. Что-то треснуло, она оказалась у меня в руках, а я не удержался и упал, отлетев назад, к противоположной стене расщелины.

Разочарование моё было так велико, что я чуть не заплакал, как ребёнок, которого обманули. В руке оказалась одна только рукоять, а клинка — стального, острого, разящего — не было! Меч был, но главная часть его исчезла, расплавилась в клокочущей магме…

Но я не мог выбросить этот обломок. Пальцы сжимали его так, будто отказывались мне повиноваться и не хотели отдавать то, что по праву когда-то принадлежало им.

Вместе со своей находкой я выбрался на солнце. Пожалуй, кто-нибудь из кузнецов Долины смог бы выковать мне по заказу клинок. Насколько я понимал, сама рукоятка ничего ценного из себя не представляла. Она была невзрачного серого цвета, даже на солнце улавливались лишь слабые внутренние блики. Крупно вырезанные руны предназначались, судя по всему, для того, чтобы рукоять не проворачивалась в руке. Правда, они теперь стёрлись настолько, что выглядели лишь слабо различимыми бугорками и впадинами. Поперечина была сделана из того же кристаллообразного материала, что и сама рукоять. При этом то, что я считал кристаллом, не походило ни на один известный мне минерал.