Томас Рифмач - Эллен Кашнер Страница 6

— Привет! — говорю. — Речи свои гладкие побереги, нечего их на меня тратить. Знаю, знаю, мы для тебя — только приманка, чтобы девушкам голову морочить.

Глаза его под длинной прядью, упавшей на лоб, сверкнули.

— Значит, она уже побывала здесь? Томас на своих длинных ногах враз до меня добрался и хвать за руки.

— Гэвин! Как я рад тебя видеть. У меня для вас столько новостей! А как Мэг? С ней все в порядке?

Тут я его получше рассмотрел. Глаза усталые. Плащ опять весь в грязи, и сам Томас насквозь дорогой пропах.

— Небось, голодный с дороги-то? Пойдем в дом, Мэг тебе обрадуется.

У Мэг нашлись и сыр, и ячменный хлеб, и Элсбет впридачу. Сидит себе тихонько в уголке и чешет шерсть.

— Благословение этому дому, — сказал Томас, шагнув под притолоку.

Мэг вскочила, просияла вся и обняла его.

А он, словно и не устал вовсе, глянул этаким петухом в угол. Однако Элсбет сидит тише воды, ниже травы (по-моему, впервые в жизни) и чешет шерсть с таким видом, словно скромней и домовитей хозяйки от сотворения мира не видывали.

Менестрель снял плащ, а арфу бережно пристроил в углу, подальше от очага. Сам подсел к огню и ну уписывать то, что Мэг подала.

— Ох и вкусно! — говорит. — Неужто это овечий сыр?

— Козий, — отвечает Мэг. — У нас теперь две козы.

— Значит, я не ошибся, — говорит Томас, — вы тут ковчег задумали строить. Золотце мое, ты нам соткешь паруса из серебра, из того, что у тебя на коленях?

Элсбет эту песню знала.

— Чтобы к солнцу унести нас? — живо подхватила она. — Ну уж ты точно не местный, коли простую серую шерсть за серебро принял.

— Я понимаю, — обращается Томас к Мэг. — Вы решили начать со всяких зверушек. Ну и правильно. Только стоило ли огород городить, если пары не подбираются? Надо же, как я вовремя подоспел! Могу на борту присматривать за юной леди.

Мэг улыбнулась мне, а ему говорит:

— Вижу, браслет-то твой золотой исчез. Значит, там, в углу, новая арфа?

— Госпожа моя, — отвечает Томас, — глаз у тебя такой острый, что еще немножко и можно будет на ярмарке вместо ножниц продавать. Да, ты не ошиблась, там и правда новая арфа, и вы такой прекрасной дамы в жизни не видывали.

— А арфы только дамы бывают? — пискнула из своего угла Элсбет.

— Нет, не всегда, — говорит Томас. — Иногда такая старая карга попадется!

— Вот, поди, обидно, если такая оседлает, — не унималась Элсбет, — особенно после того, как за нее золотом заплатили.

— Так ведь если хозяин не попробует ее сначала, значит, уж совсем дурак, — отозвался Томас.

— Когда б дураки пореже попадались, может, и арфы послаще пели бы, — вздыхает Элсбет. Томас улыбнулся, но отвечать не стал.

— После ужина найдем и для арфы время, — говорит Мэг. — Сейчас у нас пока других дел хватает. Элсбет, я тебе советую: из ковчега ни ногой, пока не услышишь, как Томас играет.

— Ой, прямо не знаю, — морщит лобик Элсбет, — будет ли у меня время? Я же дома нужна.

— Сударыня, — этак по секрету сообщает ей Томас, — однажды одна особа королевской крови, имеющая касательство ко французскому двору, сказала мне точь-в-точь то же самое. Дело под Новый год было, и она со своими камеристками вышивала, как проклятая, чтобы закончить в срок рубашки в подарок королю и его братьям. «Томас, — говорит она мне, — спасибо тебе, конечно, за любезность (именно так обыкновенно разговаривают особы королевской крови), только убери, ради Бога, свою проклятущую арфу, да и сам заткнись, видишь ведь, у нас работы невпроворот, а в последний раз, как ты нам пел, мы просто обрыдались и залили слезами весь шелк, пришлось потом переделывать». А я ей говорю: «Давайте, мол, сыграю что-нибудь веселенькое». Она опять не соглашается. «Нет уж, — говорит, — мы же начнем притопывать, и кто-нибудь опять уколется», — и глазами этак царственно на меня сверкнуть изволила. Кстати, глаза у нее точно такого же цвета, как у тебя.

Элсбет вспыхнула.

— Вот уж неправда!

— Ну, может, и не совсем такого же, — хитрый парень тут же сдал назад, удовольствовавшись тем, что сумел-таки расшевелить ее. — Да только ведь это я их видел, а не ты.

— Да? — лукаво улыбается Элсбет. — Ну и какие же они?

— Разных, знаешь ли, оттенков, — мгновенно отвечает Рифмач. — От настроения зависит. Когда она довольна, глаза у нее синие, как горное озеро. Когда печалится — серые, как морские валы в непогоду. А когда злится, — хоть и нечасто, но бывает, — глаза у нее отливают зеленью, словно эльфийский плащ, мелькнувший на полянке майским утром.

Элсбет уставилась в пол. Томас совершенно верно описал ее собственные глаза, вот только откуда узнал?

— Интересно, чем это ты разозлил свою королеву?

— А почему ты решила, что это я?

— Да кому же еще?

— Ладно. Это опять с вышиванием связано. Меня позвали играть, чтобы им работалось веселее, ну я и играл, а в песню вплел заботу о королеве и ее дамах, о том, как устали их бедные глазки, как болят исколотые иголкой пальчики… Знаешь, что случилось потом?

— Они все уснули.

Пораженный менестрель уставился на нее.

— Верно. Именно так. Уснули. Все, кроме одной. Ее звали Лилиас. Когда королева проснулась, она была просто в ярости.

— А-а, — равнодушно протянула Элсбет. — А что же с рубашками-то? Сделали они их?

— Наверное.

Кажется, наш Томас слегка растерялся. Вряд ли от своих придворных дам ему случалось получать такой окорот. Если, конечно, он их вообще не выдумал.

— Во всяком случае, король на Новый год выглядел довольным.

— Как это они тебя не заставили переделывать работу, которую по твоей вине испортили? Говорят, пальцы у арфистов гибкие, вышивать вполне годятся.

На ужин Элсбет все-таки осталась. А потом, когда Томас вынул из чехла блестящую арфу, и музыка поплыла в воздухе, как туман, девчонка сидела, уткнув подбородок в ладони, и не сводила с менестреля глаз. У него хватило ума ни разу не взглянуть на нее, пока он играл, нет, не играл, а извлекал из струн дивную музыку. Взгляд Томаса незряче обегал дальние холмы, он пел о странниках и о разлуке. Песня его проникала в душу, плакать не хотелось, но все мы испытали радость от того, что у нас есть крыша над головой и живой человек рядом.

Лицо Томаса разгладилось, теперь оно выражало только покой.

Кончив играть, Томас украдкой взглянул на девушку. Она все еще была во власти музыки. Он улыбнулся, как будто рассказывал долгую историю о самом себе и теперь благодарил за то, что его выслушали. И она улыбнулась в ответ.

— Поздно уже, — наконец сказала Мэг. — Тебе пора бы идти, Элсбет, если хочешь вернуться до темноты.