Повторная колонизация - Андрей Ливадный Страница 6

Выражение худого бледного лица охранницы было равнодушно-отсутствующим. Так может выглядеть пациент психиатрической клиники, совершенно невменяемый и не воспринимающий окружающее. Она шла ровным, прогулочным шагом, ведя резиновой дубиной, которая была зажата в ее левой руке, по прутьям камер.

Бум… Бум… Бум… Бум… Бум… Резиновая палка пересчитала прутья на двери лепетовской каморки. Дальше был тупик. Киборг дошла до него, медленно развернулась и, не меняя выражения лица, двинулась в обратный путь.

Глубокая тишина, в которой смутным эхом отдавались шаги, длилась минут пять.

Потом снова возник этот монотонный, изматывающий нервы звук — Олег понял, что киборг дошла до противоположного тупика, развернулась, и ее дубинка опять обращена к решетчатым дверям камер.

«Действительно, что ли, запрограммирована? — подумалось Олегу. — Но какой смысл не давать нам спать в ночь перед высадкой?..»

Смысла в таких действиях он не находил.

Что же до однорукого начальника «Эрадзии», то его явную, неприкрытую ненависть к пленным офицерам Земного Альянса можно было если не оправдать, то понять…

Война искалечила всех, в той или иной степени, и порой раны внутренние оказывались намного болезненнее тех, от которых страдала плоть. Судьба же этого офицера, который командовал переоборудованной под тюрьму старой орбитальной станцией, вообще казалась Олегу столь ясной, будто лежала на его ладони. Куда деваться калеке, который умел лишь одно — воевать?

Извечная, неизбывная трагедия всех времен и народов — оставшиеся не у дел, искалеченные солдаты.

Нет… Олег не мог держать зла на этого человека. Не по своей воле таскался он на борту данной станции из системы в систему, копя и умножая собственную ненависть, подпитывая ее длинной вереницей перепаханных Галактической войной миров. У него просто не осталось иного жизненного выбора, и неизвестно, кто из них двоих более жестоко приговорен к заключению…

Звук, взбудораживший все пятнадцать этажей, возобновился, прошел свой путь в тридцать с лишним рокочущих отрезков, добрел до тупикового аппендикса, в который выходила дверь камеры Лепетова, и остановился.

Олег, которому удалось на некоторое время отрешиться от гнетущей реальности, погрузиться в свои мысли, вздрогнул, осознав, что слишком долго не слышит ни рокочущего звука, ни гулких шагов.

Подняв голову, он увидел, что киборг-охранник стоит точно напротив его камеры, заглядывая через вертикальные прутья решетки внутрь.

Олег на мгновение оторопел. В бледно-фиолетовом сумраке угадывались лишь общие контуры землисто-серого худого лица с заострившимися чертами, и в душе Лепетова опять шевельнулся червячок вполне здравого сомнения: разве так должен выглядеть только что сошедший с конвейера человекоподобный робот?

Разум подсказывал, что — нет, а душе, погруженной в собственные проблемы, в первый миг оказалось, по сути, все равно… Ну какое ему дело до данного существа, даже если она и не киборг? Что это меняет? Бежать было некуда, да и незачем, так что…

Мысль Олега опять болезненно споткнулась, когда он понял, что охранница смотрит вовсе не на него, взгляд расширенных глаз был направлен чуть левее.

Лепетов невольно проследил за ним и содрогнулся.

Она, не отрываясь, смотрела на заскорузлый кусок хлеба, что был выдан ему вместе с вонючей баландой!..

Олег так и не стал его есть, чувство голода уже притупилось и не казалось настолько острым, чтобы преодолеть природную брезгливость.

Киборг не произнесла ни слова.

В ее расширенных глазах не было мыслей, в них царила странная пустота, а взгляд…

Нет, ее никто не программировал идти вдоль камер, медленно, отрешенно ведя концом резиновой дубинки по прутьям решеток.

В ее глазах была растерянность… там был страх, непонимание и… голод. Обыкновенный человеческий голод, вот почему этот кажущийся в первые секунды пустым взгляд так тягостно сочетался с ее худыми, заострившимися чертами…

Лепетов вообще перестал что-либо понимать. Если она киборг, то их, наверное, кормят каким-то особым способом, быть может, таблетками или специальными инъекциями? Оболочка живой плоти, надетая на механический эндоостов, все равно должна получать какую-то подпитку, иначе живые ткани просто умрут…

«Вероятно, ее по каким-то причинам забыли или не смогли снабдить нужным количеством протеинов…» — подумалось Олегу, но легче от такой мысли не стало. Ледяное молчание, смутно уловимые черты в призрачном фиолетовом сумраке и этот пронзительный, голодный взгляд трудно было перенести, по крайней мере ему.

Более того, в этот краткий миг он внезапно представил, как идет эта несчастная, абсолютно потерянная, раздираемая лишь ей ведомым сонмом не присущих машине чувств, машинально ведя концом резиновой палки по прутьям решеток, и ему стало совсем неуютно.

Рука Лепетова сама потянулась к черствому куску хлеба. Он не колебался ни секунды, лишь внутри жило напряженное опасение, а вдруг это какой-то подвох?

Он взял хлеб, медленно поднес его к решетке, следя за тем, как ее взгляд неотрывно следует за его рукой, коснулся пальцами холодных шероховатых прутьев, и…

Она одним стремительным движением схватила протянутый ей кусок и отпрянула в темноту тупикового отростка коридора…

Минуту или две он не видел ее. В тупике, подле люка плавала густая, чернильная тьма, но, когда спустя пару минут оттуда вновь прорезался контур ее фигуры, в руках киборга было только оружие.

Она опять остановилась напротив его камеры, но теперь ее взгляд казался более осмысленным, словно он протянул ей не хлеб, а частицу каких-то жизненно важных воспоминаний, кусочек погибшей памяти…

Несколько секунд она смотрела на него, будто силилась что-то вспомнить, а затем едва слышно, запинаясь, прошептала:

— Меня… зовут… Эллен…

Олега словно током ударило. На секунду он даже онемел от изумления, а когда пришел в себя и открыл рот, чтобы ответить, ее уже не было у дверей камеры, только по гулкому покрытию металлического балкона звучали неровные, сбивающиеся с ритма шаги…

За весь остаток бессонной ночи она так больше и не зашла в его тупиковый отрезок коридора.

Стук дубинки о прутья решеток более не возобновлялся.