Посольский город - Чайна Мьевилль Страница 6

Его быстро загасили. Забили из пушек времени, которые с яростью насаждают посюстороннее, привычное, повседневное в противовес вечному из иммера. Повизжав несколько минут, тварь была изгнана или уничтожена.

К счастью, никто из Хозяев не пострадал. Однако были десятки других мёртвых. Одних убило взрывом; другие уменьшились, частично перетекли в пришельца. С тех пор, поднимая миабы, служители неукоснительно соблюдали правила безопасности, которыми прежде иногда пренебрегали. По нашему три-дэ-видению показывали их регулярные споры, гнев и злость. Тот, кого тогда с позором выгнали со службы, оказался козлом отпущения всей системы. Молодой, лихой и недисциплинированный посол ДалТон так и заявил об этом в камеру, в порыве гнева, и я помню, как обсуждали его слова родители. Папа Нур даже сказал мне, что после этой катастрофы торжественным встречам миабов вообще придёт конец. Но он, конечно, ошибся. Он всегда мрачновато смотрел на жизнь.

Разумеется, мы, ребятишки, были просто одержимы случившейся трагедией. Не прошло и нескольких дней, а мы уже повторяли её в играх, подражая треску рассыпающейся скорлупы миаба, бульканью пришельца из иммера, стреляя из пальцев и палочек в тех, кому временно выпадала роль монстра. «Живулька» стала для меня чем-то вроде поверженного дракона.

Есть такое мнение, вроде клише, будто иммерлётчики не помнят своего детства. Это, как вы видите, неверно. Люди говорят так только для того, чтобы подчеркнуть чужеродность иммера; дать понять, что в этой основополагающей инореальности есть нечто такое, отчего человеческие мозги становятся наперекосяк. (Не в прямом, конечно, смысле, но почти.)

Это неверно, но, с другой стороны, и я сама, и почти все знакомые мне иммерлётчики имеют действительно отрывочные, или смутные, или вывернутые воспоминания о том времени, когда мы были детьми. Я не думаю, что тут есть какая-то мистика: по-моему, всё дело в устройстве наших мозгов, в том, как думаем мы, те, кому хочется вырваться наружу.

Я очень хорошо помню отдельные эпизоды, но именно эпизоды, а не всю цепь событий. Самые важные, решающие моменты. Всё остальное хранится в моей голове в виде какого-то хаоса, и я, в общем-то, не против. К примеру: был в моём детстве ещё один случай, когда я снова оказалась в компании Хозяев. Однажды утром третьего подмесяца июля меня вызвали на встречу.

За мной прислали папу Шемми. Сжимая мою руку повыше локтя, он привёл меня в один из рабочих закутков нашей детской, заваленный бумажными и виртуальными свидетельствами труда. Комната принадлежала маме Солфер, и я никогда не бывала в ней раньше. Техника там была в основном терранская, хотя в углу тихонько жевала мусор приземистая биоробот-корзина. Солфер была немолодой, доброй, рассеянной, меня знала по имени — привилегия, которая распространялась отнюдь не на всех моих братьев и сестёр. Жестом она велела мне подойти ближе, явно испытывая какую-то неловкость. Она встала, оглянулась, точно ища диван, которого в комнате не было, и села опять. За одним столом с ней — довольно смешно, если вдуматься, ведь стол был явно маловат для двоих, — сидел папа Реншо, относительно новый, вдумчивый, похожий на учителя дежурный отец, который улыбался мне; и, к моему изумлению, третьим, кто ожидал встречи со мной, оказался Брен.

После истории с Йогном прошёл почти год, то есть 25 килочасов, и с тех пор ни я, ни кто-либо ещё из нашей компании не возвращался к тому дому. Я, разумеется, выросла, большинство моих братьев и сестёр тоже, но стоило мне войти в комнату, как Брен тут же улыбнулся мне, узнал. Он-то почти не изменился. Даже одежда на нём была как будто та же.

Мама пошевелилась. Хотя она и все остальные сидели по одну сторону стола, а я на жёстком взрослом стуле, который она мне указала, по другую, то, как она повела бровями, глядя на меня, неожиданно открыло мне, что мы с ней заодно в этой истории, какая бы странность ни приключилась.

Мне, разумеется, заплатят, сказала она (позднее выяснилось, что на мой счёт была переведена довольно крупная сумма); это совершенно безопасно; это большая честь. Я ничего не понимала. Вмешался папа Реншо. Он повернулся к Брену и сделал ему знак.

— Ты понадобилась, — сказал мне Брен. — Вот и всё. — Он развёл руки ладонями наружу, как будто их пустота сама по себе свидетельствовала о чём-то. — Ты понадобилась Хозяевам, и по какой-то причине они опять решили действовать через меня. Они что-то готовят. Планируются дебаты. Кто-то из них убеждён, что сможет доказать свою правоту путём… путём сравнения. — Он умолк, желая убедиться, что я его понимаю. — Они… вроде как придумали его. Но события, которые оно описывает, ещё не произошли. Ты понимаешь, что это значит? Они хотят сделать его произносимым. Поэтому им нужно его организовать. Буквально. А для этого им нужна живая девочка. — Он улыбнулся. — Теперь ты понимаешь, почему я попросил позвать тебя. — Наверное, у него больше не было знакомых детей.

Брен улыбнулся, наблюдая движения моего рта.

— Вы… хотите, чтобы я… сыграла стилистический приём? — выговорила я, наконец.

— Это честь! — вставил папа Реншо.

— Это действительно честь, — сказал Брен. — И я вижу, что ты это знаешь. «Сыграла»? — Он помотал головой, как будто говоря «да» и «нет» одновременно. — Не буду тебя обманывать. Будет больно. И не слишком приятно. Но я обещаю, что ничего страшного с тобой не случится. Обещаю. — Он наклонился ко мне. — И ещё ты сможешь на этом заработать, как и сказала твоя мама. И. Ещё. Ты получишь благодарность служителей. И послов. — Реншо вскинул на меня глаза. Я была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, в какой форме она может выразиться. К тому времени я уже имела представление о том, чем я хочу заняться, когда стану старше, а потому доброе отношение служителей мне бы не помешало.

Ещё я дала тогда согласие потому, что надеялась попасть в город Хозяев. Но этого не случилось. Хозяева сами пришли к нам, в ту часть Послограда, где мне не доводилось бывать раньше. Меня отвезли туда на корвиде — это был первый в моей жизни полёт, но я так волновалась, что не получила от него никакого удовольствия, — в сопровождении теперь уже не констеблей, а агентов службы безопасности посольства, чьи тела покрывали едва заметные выступы различных приращений и технических штучек.

Кроме них, со мной не было никого, ни одного родителя, только Брен, хотя он и не занимал никакой официальной должности при посольстве. (Это я узнала позже.) Просто тогда ему ещё доверяли разные неформальные поручения, какие обычно давали служителям. Он старался быть со мной добрым. Помню, мы летели вдоль окраин Послограда, и я впервые в жизни увидала истинный размер тех колоссальных глоток, сквозь которые к нам попадали биороботы и припасы. Их коленчатые, мокрые и тёплые трубы уходили на многие километры вдаль от наших границ. Я видела над городом и другие суда: это были биороботы, старые машины с Терры и химеры.

Мы приземлились в заброшенном квартале, который никто не позаботился снять с сетки. Хотя квартал был почти пуст, улицы освещали вечные неоновые и три-дэ духи, которые танцевали над нашими головами, рекламируя давно закрытые рестораны. В развалинах одного такого заведения нас ждали Хозяева. Их сравнение, как меня предупредили, требовало, чтобы я осталась с ними один на один, и Брен ушёл.