Война 2011. Против НАТО - Федор Березин Страница 6

Дежурящий на КПП солдат не нравится танкисту Первушину категорически. Точнее, солдат может быть и ничего, но выглядит… Под глазом ссадина, по виду довольно свежая, смотрит затравленно, одежда явно и давно жаждет стирки и глажки, в разговоре запинается, сапоги… Лучше не смотреть. Похоже у него еще что-то со щекой. Может, выбит зуб? Обращается, кстати, на «мове» [10], с коей явно не дружит.

— Ты б уж лучше на русском, — чешет подбородок Первушин.

— А что, можно, пан старший лейтенант? — страшно удивленно и очень тихо произносит рядовой, и впервые поднимает взгляд на Первушина.

— То, что не запрещено, то — разрешено, — сообщает Первушин неизвестно где слышанную когда-то фразу. Губа у горе-солдатика и вправду припухшая.

— Весело у вас тут да, боец… Как фамилия-то, не расслышал я как-то.

— Рядовый Еремин, пан старший лейтенант.

— Ты откуда будешь, боец Еремин?

— Так это… Из… З Луганську.

— С Луганска? А… Но с русским у тебя тяжело, да?

В это время из-за ближнего деревянного сарая, крашенного последний раз примерно в год разоблачения культа личности, вываливает какой-то детина в форме. Басит он достаточно громко:

— Эй, Еря! Що там такє?! Ти альбом доколюровав? [11]

Антон Первушин поворачивается на голос и смотрит прищурившись.

— Сюда подрулите, младший сержант.

— Що таке? — спрашивает тот довольно громко, но с приличной дистанции.

— Младший сержант! Ко мне! — рявкает Первушин.

Детина мнется. Он в тридцати шагах и в голове происходят некоторые процессы.

— Мне повторить или подойти? — интересуется старший лейтенант.

Детина все же решает, что подойти к этому оборзевшему чужаку в черной робе все равно надо. Может он даже и офицер, но напялил на себя какую-то хрень. Заодно и выяснится, чего он тут делает на КПП. Движется сержант вперевалочку. Вблизи оказывается, что у чужого и вправду офицерские погоны: звездочки блеклые, зеленые, на танковой спецовке сразу и не разглядишь.

— Младший сєржант Коломіець прибув! — сообщает детина. Смотрит нагло, мол: «Чего ты приперся?».

— Старший лєйтенант Первушин! — сообщает Первушин тоже переходя на мову, но тут же выруливая обратно на русский. — Чого рахсрыстанный, сержант? Пуговички-то застегните на вороте.

— Що таке? — кривится младший сержант Коломиец. — Я, що, днювальний? [12]

— Поубавил бы ты тон, а младшой, — подмигивает ему Первушин.

— Да ні, пан лейтенант, я не зрозумів, що я молодий, чи… [13]— он насмехается над этим пришлым оборзевшим офицериком каких-то чужих, вроде бы танковых — судя по петлицам — войск. Все еще стоящий рядом рядовой по КПП Еремин бледен как полотно. В самом деле, старший лейтенант Первушин росточком не слишком вышел, как и положено танкисту, Коломиец же, где-то метр восемьдесят два, и достаточно упитан. Короче…

Антон Первушин переходит из статики в подвижность где-то со скоростью звуковой волны. Пространство схлопывается и отстоящий от него примерно метрах в трех Коломиец оказывается в сантиметре, но дистанция тут же исчезает совсем. Происходит еще что-то быстрое. От удивления у рядового Еремина приоткрывается рот.

Вообще-то раньше, в годы тоталитаризма и отсутствия демократии, когда спортивные секции были доступны всем юношам забесплатно, такое называлось «бросок через бедро». Ноги младшего сержанта взлетают куда-то выше головы, и вот уже сам он со всей дури грохается на… Благо не бетонную плиту, а вытоптанную землицу. Падение на спину плашмя штука страшно неприятная: весь воздух из легких выталкивается с уханьем. Возможно, он маскирует перелом ребер. Однако это еще не весь цирк. Теперь откуда-то сверху — по ударному давлению, подозревается, что приблизительно с крыши того самого сарая — на грудную клетку Коломийца сваливается неожиданно страшно тяжелый, да еще и ужасно твердый, старший лейтенант Первушин.

Его прищуренные глаза фокусируются совсем в щелки. Младший сержант Коломиец закрывает собственные в ужасе, ибо ожидает… ударов так, двадцать-тридцать по лицу с близкой дистанции. Восстановление дыхания — дело бесполезное. Именно поэтому он не может вымолвить ни единого слова, дабы просить пощады хоть как, пусть даже на «клятій москальскої мові».

Но товарищ первый коммунист — Христос — милостив. Откуда-то доносится чей-то беспокойный голос:

— Первушин, что там стряслось?

— Да вот, — мигом, как ни в чем не бывало, вскакивает Первушин, расправляя черную робу, — солдатик свалился, пан подполковник. Жарища ж, солнышко припекло и вот. Думаю, дышит — не дышит?

— И как? — подполковник Корташов тоже пересекает КПП и оказывается на территории объекта. Все еще приоткрывший рот рядовой Еремин опомнился и спешно отдает честь.

— Вольно, казак, — кивает ему Владимир Иванович.

В это время здоровяк Коломиец уже несколько отдышался, он поднимается. Видит знакомые, идентичные со своими, авиационные петлицы, и две крупные звезды на погоне.

— Что болит, казачек? — голос у Корташова отеческий донельзя. Коломиец счастлив до слез.

— Вони… ото, пане полковнику… — младший сержант интуитивно отодвигается подальше от Первушина. — Вони б’ють. [14]

— Кто ж воны? — интересуется Корташев, как добрая старенькая медсестра ассестирующая детскому доктору на амбулаторном приеме.

— Вони, — косится на Первушина Коломиец и несмело тычет пальцем. — Б’ють, дуже [15]б’ють.

— Бьють? — переспрашивает Владимир Иванович. — Ну-кс, піди сюди.

Он манит большого Коломийца несколько в сторону. Младший сержант донельзя рад отодвинуться подальше от маленького тарантула Первушина.