Закон девяток - Терри Гудкайнд Страница 6

Ему было девять, когда мать положили в стационар. В столь юном возрасте он не понял сути произошедшего — просто сильно испугался. Бабушка с дедом взяли Алекса к себе, а вскоре их официально признали опекунами малолетнего внука. Жизнь неподалеку от родительского дома помогала сохранить чувство преемственности в душе мальчика. Старики поддерживали пустующий домик в образцовом порядке, чтобы в него могла вернуться мать Алекса — после выздоровления, разумеется. Но этого так и не случилось.

Пока Алекс подрастал, он временами — главным образом по ночам — пробирался в родительский дом и сидел там в одиночестве. В нем развилось ощущение, что этот дом и есть единственное связующее звено с родителями. Здесь все казалось иным, вечно неизменным, замороженным. Как остановившиеся часы. Напоминание о жизни, чей размеренный ход внезапно прервался.

Это заставляло чувствовать себя потерянным, не нашедшим места. Алекс не совсем понимал, кто он такой.

Даже сейчас, особенно по вечерам, когда наступало время отправляться спать, Алекса порой охватывало опасение, что он тоже падет жертвой безумия. Ему было известно, что такого рода напасти передаются по наследству. Еще мальчишкой он не раз слышал, как об этом перешептываются другие школьники, хотя бы и за спиной. Впрочем, шепоток всегда был достаточно громкий, чтобы он мог отчетливо разобрать слова.

А с другой стороны, когда Алекс приглядывался к жизни людей — к тому, что и как они делают, во что верят и так далее, — ему казалось, что именно он и есть самый здравомыслящий человек на свете. Молодой человек частенько задавался вопросом, отчего люди с такой легкостью впадают в заблуждение — например, готовы поверить на слово, что такая-то поделка — произведение искусства.

И все же имелись обстоятельства, которые беспокоили его очень серьезно. Тем более что странные вещи проявлялись лишь тогда, когда он находился в одиночестве.

Взять, к примеру, эти треклятые зеркала…

Алекс вздохнул и посмотрел на ввалившиеся щеки деда, пока тот копался в поисках нужной железяки среди хлама, которым был завален его верстак. Седая щетина покрывала его щеки — Бен явно сегодня не брился. Как, впрочем, и вчера. Наверное, был слишком занят в мастерской и даже не подозревал, что солнце успело встать, закатиться и засиять вновь. Деду это было свойственно… особенно после того как умерла его супруга, бабушка Алекса. Иногда казалось, что у Бена имелись свои сложности с восприятием реальности после смерти сына, а затем и жены.

Никто, впрочем, не держал старика за сумасшедшего. Большинство знакомых просто считали его «эксцентричным». Вежливое словечко, которое люди пускают вход, когда речь заходит о человеке, слегка «сдвинутом по фазе». Простодушно-озорное отношение деда к жизни — его вечная чуть удивленная улыбка и легкое изумление перед любой, даже самой заурядной, вещью вкупе с полнейшим безразличием к делам других людей — убеждали окружающих в том, что старик совершенно безобиден. Очередной чудак, живущий по соседству, вот и все. Занимается какими-то пустяками вроде возни с жестянками, потрепанными книжками и коллекцией разнообразных видов плесени, которую он разводил в чашках Петри.

Но Алекс знал, что этот образ его дед культивировал сознательно. Такой подход он именовал «искусством невидимости», а сам в действительности был совершенно иным человеком.

Алекс никогда не считал Бена полоумным или хотя бы эксцентричным. Просто его дед был… ну, скажем так, уникальным и по всем статьям примечательным индивидуумом. Он разбирался в вопросах, о которых большинство людей и слыхом не слыхивали. Похоже, Бену довелось видеть множество смертей. Он любил жизнь и всего лишь хотел досконально изучить все ее аспекты.

— А ты, собственно, зачем пришел? — спросил дед.

Алекс даже моргнул от неожиданности.

— Чего?

— Так ведь сегодня твой день рождения. Тебе что, не с кем пойти куда-то, повеселиться? С какой-нибудь девицей, к примеру…

Алекс вздохнул, не желая углубляться в подобную тему. Затем, изобразив улыбку, он сказал:

— Да вот решил, что у тебя найдется для меня подарок.

— Подарок? С чего вдруг?

— Сам сказал: сегодня мой день рождения!

Старик нахмурился.

— Ясное дело, об этом я помню. Я ничего не забываю.

— Ну и как насчет подарка? — съехидничал Алекс.

— Ты уже вырос из этого возраста.

— А вот я тебе прошлый раз принес подарок. Ты, значит, еще не вырос?

Бен насупился еще больше.

— Ну и чего прикажешь делать с этой… как ее…

— Кофеваркой.

— У меня на плите стоит отличный кофейник.

— Который варит препротивнейший кофе!

Старик погрозил пальцем.

— Если какой-то вещи много лет, вовсе не обязательно, что она никуда не годится. И, как ты знаешь, новомодные штучки далеко не всегда лучше старых. Скорее наоборот.

Алекс слегка подался вперед.

— Да ты хоть раз опробовал эту кофеварку? Мой подарок?

Бен спрятал палец.

— Ладно, не кипятись. Чего ты хочешь на свой день рождения?

— Не знаю. Просто подумал, что ты мог приготовить для меня презент, вот и все. Да мне и не надо ничего. Вроде бы…

— Ну и чем ты тогда недоволен? Мне, к примеру, эта кофеварка тоже ни к чему. Ты бы лучше сэкономил денег да сам себе купил подарок.

— Эх! Важен знак уважения, как ты не понимаешь! Свидетельство, так сказать, любви.

— Я и так знаю, что ты меня любишь. А что? Посмотри на меня: чего тут не любить?

Алекс не удержался от ухмылки, пересаживаясь поближе к деду.

— Знаешь, у тебя есть одно особенное свойство… Ты заставляешь забыть про маму в мой день рождения.

Он тут же пожалел о вылетевших словах. Сам намек на подобную забывчивость был, пожалуй, оскорбителен.

Бен холодно улыбнулся и, поджав губы, отвернулся к верстаку. Взяв в руку паяльник, он заявил:

— Считай, что я прямо сейчас работаю над твоим подарком.

Алекс молча понаблюдал за струйкой дыма от горячего жала, пока дед припаивал тоненькую трубку к верхней крышке жестяной банки.

— И что ты мастеришь?

— Экстрактор.

— И что он экстрагирует?

— Экстракт.

— Тьфу ты! Экстракт чего?!

Старик раздраженно фыркнул:

— Александр, ты иногда совершенно несносен, честное слово.

Алекс повел плечом.

— А я что? Я ничего. Просто мне любопытно, вот и все…

Он стал смотреть, как припой превращается в блестящий ручеек и обволакивает кончик трубки.

— Поговорку про любопытные носы слышал? — ворчливо отозвался дед.