Эквилибрист. Путь Силы - Михаил Катюричев Страница 59

— Я не отрицаю сами эти понятия. Я считаю, что война — настолько грязное дело само по себе, что допустимо все. Можешь ударить врага в спину — ударь. Иначе он убьет твоего друга. Все средства хороши, и не может быть милосердия к человеку, который ворвался в твой дом, чтобы убивать и грабить.

— Да, но к вам будут относиться так же.

— Несомненно. Как говорится: только враг никогда не предаст.

— Но если вы пощадите врага, возможно, он пощадит вашего друга. И являя благородство, вы побуждаете других поступать так же, возвышаясь таким образом и ведя мир к справедливости и процветанию.

— Справедливость — это миф. В подобных играх побеждает тот, кто первым нарушает правила.

— Рассуждая таким образом, вы будете выигрывать битвы, проигрывая войну! — повысил голос Зигфрид, — Можно застрелить рыцаря, выкликающего поединщиков. Но враг потеряет одного воина, а вы всех. Ибо никто не будет сражаться на стороне подлеца! Людям важно чувствовать, что правда на их стороне! Тогда они готовы совершать подвиги и жертвовать собой.

— Я не готов жертвовать ими! Я не собираюсь развязывать войн и искренне считаю, что пожертвовать немногими можно, только если ты сам входишь в их число! И на войне хороши любые средства, — это не турнир и не состязание в благородстве! Отпущенный тобой враг завтра вонзит нож в спину твоего брата.

— Это рассуждения наемника, а не риттера! — командор перешел на крик.

— Да! Я лучше буду презренным наемником, который пьет за победу с живыми соратниками, чем благородным рыцарем, который смотрит в мертвые глаза тех, кто ему доверился! — я тоже уже почти кричу.

Прикосновение теплой девичьей ладошки я чувствую даже сквозь броню. И ярость уходит.

— Прикрытый лаврами разбой,

И сухопутный и морской

Не стоит славословья.

Готов я кровь отдать свою

В том жизнетворческом бою,

Что мы зовем любовью. —

Раздается в наступившей тишине, -

— Я славлю мира торжество,

Довольство и достаток.

Создать приятней одного,

Чем истребить десяток!

— Прекрасно сказано, маэстро! — салютую Котику кубком.

Сейчас мне и в самом деле не помешает выпить. Риттер тоже тянется к вину и, кивнув мне, выпивает. Киваю в ответ. Мир.

На закате хороним павших. Зигфрид читает молитву Горейшу и Райторну, прося достойного посмертия для погибших в битве. Каждый риттер, оказывается, еще и священник. Риттер-командор, таким образом, что-то вроде епископа. Дальше начинается, собственно тризна. А если быть точнее — большая пьянка. Уже через полтайса гальдорцы, затащив в свою компанию Тин пили за героическую победу, вспоминая детали этого побоища. Еще через некоторое время (в третий раз оттащив Тивала, все порывавшегося набить мне морду) к ним присоединились и литийцы.

Покинутые дамы, посидев некоторое время для приличия, разбрелись спать.

— Простите, Софья, а Тиану мы оттуда забирать не будем? — кивнул я в сторону костра, где уже перешли к песням.

— Зачем? — девушка замерла на пороге «женской половины» шатра.

— Пьяная солдатня не лучшая компания для юной леди. Как бы не обидели, — интересно, почему я об этом думать должен?

— Обидели? Её?! Сил не хватит, — похоже целительница уже спит на ходу, потому и соображает с трудом.

— Ну, знаете. Выпившие девушки такие сговорчивые… а поутру выясняется, что она на самом деле была против.

— Ах, вы об этом! Не волнуйтесь, это физически невозможно.

— То есть? — опешил я.

— В человеческом облике самки демонов вообще не имеют… этой детали. Не зря же второй облик у них называется «облик любви». А перекинувшись, Тин порвет любого насильника. Так что не забивайте себе голову глупостями и идите спать.

Так, размышляя о чудесах природы-матушки, я и уснул.