Песня чудовищ - Анастасия Андрианова Страница 59

* * *

Последняя красная капля, сорвавшись с кончика ножа, упала в ледяную чашу. Стенки чаши плыли от тепла натопленной комнаты, по столу растекалась прозрачная лужица, а в ледяных гранях плясали отблески огня.

Михле выдохнула и подняла голову, вопросительно глядя на царевича. Над чашей в последний раз закружились искристые вихри, щёлкнула крохотная волчья пасть, и всё исчезло, повинуясь движению пальцев колдуньи.

Ружан пригубил из кубка и улыбнулся уголком рта. Старший царевич полулежал на глангрийском диване, расшитый бархатный халат приоткрывал кожу на груди – после травяной ванны багровые пятна вроде бы стали светлее. Михле, смутившись, поспешила спрятать взгляд.

– Как всё прошло?

– Хорошо. Всё так, как я и предполагала. Лес придал колдовству сил.

Михле покосилась на дивное яблоко, лежащее возле чаши. Свет очага падал на него так, что просвечивались маленькие косточки, спрятанные в самой середине мякоти. Кожица переливалась от золотого до мягко-алого, от яблока исходило тёплое сияние, и на него хотелось смотреть и смотреть, как на истинное чудо. Ещё больше до него хотелось дотронуться, и Михле осторожно коснулась чароплода мизинцем.

Ружан отправил Рагдая за яблоком из Серебряного леса, и тот добыл его – перекупил где-то у торговца, промышляющего редкостями. В том, что чароплод настоящий, сомневаться не приходилось.

– Значит, я верно выбрал советницу, – мурлыкнул Ружан.

– Вы щедро заплатили многим колдунам. Но я так и не получила от вас оплаты, – дерзнула заметить Михле.

Ружан расхохотался, капнув вином себе на халат.

– Вы живёте при дворце. Этим вечером я добр и забуду ваши обидные подозрения, Михле. Я заплачу вам. Чуть позже. Что же, – он сел, и вырез разъехался в стороны, обнажая грудь почти до самого пояса, – Ивлад и Нежата теперь мертвы? Вы видели их смерть?

Михле неоднозначно качнула головой. Руки покалывало от колдовства, от вида ножа, перепачканного кровью Ружана, начинало мутить.

– Видела, что мои звери настигли их. Господин, я никогда такого не делала, я не могу знать, умрёт человек или нет, если…

– Пусть твои звери стоят на страже вокруг всего Серебряного леса. Если они попытаются выйти – вновь призови колдовство. Этого будет достаточно, чтобы удержать их, если даже смерть их не настигла, – прервал её Ружан. – Меня устроит такой исход. Пусть остаются там навечно.

– Господин, я не смогу колдовать постоянно, – напомнила Михле. – Сейчас мне помогали те вьюжные, которые отозвались на вашу просьбу. Но вы сами знаете, как тяжело было добиться того, чтобы все творили чары в одно время. Мы напугали их, это уж точно. Но… не знаю, удастся ли что-то большее.

Ледяная чаша почти растаяла: остался тонкий слой льда на дне, ещё немного – и на ковёр закапает вода, смешанная с кровью. Михле всхлипнула. Осознание того, что она сделала, медленно наваливалось, сжимало виски. Это было колдовство на крови. Костяное. Вместе с вьюжным и звериным. Она вновь посмотрела на яблоко.

Дверь распахнулась, и внутрь, вместе с уличным зимним воздухом, ворвался Рагдай. Окинув цепким взглядом Михле, стол с яблоком и растаявшей ледяной чашей, тонкий нож с засохшими каплями крови и наспех перевязанное запястье царевича, он подскочил к Ружану и вырвал кубок у него из рук. Вино плеснулось на ковёр, Ружан возмущённо вскрикнул и ухватил воеводу за предплечье. Тот занёс свободную руку, будто хотел дать Ружану пощёчину, но остановился и грозно произнёс:

– Поверить не могу! Ты – и колдуешь втихую? Ружан! Я тебя не узнаю.

– Я полон загадок, – проворчал Ружан, отстраняясь дальше.

– Девочка, выйди. – Рагдай повернулся к Михле, прожигая её недовольным взглядом.

– Она останется.

Михле вжалась в кресло, не зная, слушать ей воеводу или царевича. И тот и другой выглядели разозлёнными, поднеси лучину – и воздух заискрится.

Рагдай навис над Ружаном, едва не рыча.

– Чем вы тут занимались? – Он махнул рукой в сторону стола. – Нож, чаша… Ты что, забыл поверье? Забыл свои собственные слова? А я-то, дурак, гадал, что за блажь у тебя с этим проклятым яблоком!

– Я не колдовал. Михле помогала закончить дела с моими братом и сестрой. Если бы ты не дал им сбежать из темницы, мне не пришлось бы отдавать свою кровь для колдовства. – Ружан многозначительно поднял перевязанную руку к лицу воеводы. Рагдай помрачнел ещё сильнее, хотя, казалось, больше некуда.

– Тот Ружан, которому я служу и которого знаю, сторонится колдовства как огня. И точно помнит, что говорили все вокруг на протяжении всей нашей жизни: колдовство сгубит царскую семью, а если царь впустит во дворец колдовство, то грянут голод, пожары и врагом обернётся самый близкий.

– Ты весьма вольно трактуешь слова стариков, которые жили так давно, что их кости рассыпались в пыль, – возразил Ружан. – Не ты ли советовал использовать силу колдунов для достижения правых целей? В поверье говорится другое. Вторая часть – про царя – связана с гибелью девоптицы. А наша птичка улетела живой – благодаря моему братцу, который поплатился за вольность жизнью.

– Я советовал просто положить конец вражде. Задобрить тех стрейвинцев, кто бродит по Аларии и продаёт свои фокусы. Но пускать их в свои покои и колдовать на крови… – Рагдай разочарованно покачал головой. – Нет, Ружан. Вряд ли это то, что нам нужно. Я думал, твоя ненависть настолько сильна, что ты не способен на шаг к примирению. Оказалось, тебя мотнуло в иную крайность.

Воевода отвернулся от Ружана и задумчиво посмотрел на Михле. Его тёмные брови сурово сошлись на переносице, но тут же вскинулись, и Рагдай уверенно шагнул к столу. Упершись ладонями в лужу, оставшуюся от ледяной чаши, он навис над Михле, заставляя её вжаться в кресло и пожалеть, что не ушла раньше. Михле уставилась на свои руки, сложенные на коленях, и сухо сглотнула. Она ожидала, что Рагдай либо ударит её, либо выволочет из дворца за шиворот, как котёнка, но он молчал, ничего не делая, а затем просто отошёл и бросил Ружану:

– Мы с тобой ещё поговорим, когда протрезвеешь.