Каждая мертвая мечта - Роберт М. Вегнер Страница 59

Она улыбнулась и подняла взгляд.

Они обступали ее кругом каменных лиц-морд, светлых глаз, в глубине которых проблескивала уверенность в собственных силах. Большинство из них сложило одну пару рук на груди, опираясь второй на рукояти оружия, но это был настолько естественный жест, что она не могла воспринимать его как попытку ее запугать. Впрочем, а кого бы им пытаться испугать? Ребенка, который любому из них достает едва ли до пояса?

Круг вайхиров разошелся, и внутрь ввели Пледика, а Кей’ла почувствовала гнев. Мальчишке надели железный ошейник, к которому прицепили длинную жердь в добрый десяток футов. Четверорукий, сжимавший ее, даже не собирался делать вид, что он деликатен: из-под ошейника сочилась нитка крови, а Пледик шел, то подталкиваемый, то влекомый, словно был животным на ярмарке. Осматривался удивленным, бессильным взглядом маленького ребенка.

Но больше, чем от этого взгляда, грудь ее стиснуло от улыбки, которая расцвела на его лице, когда он заметил ее.

Она сделала жест на анахо’ле, которому его научила: «Все хорошо. Все в порядке».

Похоже, врать можно на любом языке.

Словно в подтверждение этой истины, воин, который вел мальчика, грубо дернул за жердь, почти опрокинув пленника.

Она улыбнулась шире, провокационно, и произнесла громко:

— Саури-ной рве. Оманавери туару, оманавери каге малоне.

Кей’ла учила эти слова час или два под присмотром Уст Земли, но хорошо понимала их значение. Они были как факел, брошенный за спину, после того как ты перешел мост. Пока они не прозвучали, вайхиры могли считать ее кем-то средним между не совсем желанным гостем и животным, над которым они смилостивились и позволили жить. Но когда она сказала: «Я Одна Слабая. Требую голоса, требую справедливости», — она бросила племени вызов.

Два Пальца предупредил ее, что брать голос в селениях могут лишь те, у кого есть четыре руки. Таков закон Тридцати Ладоней. Иначе говоря, если ты не вайхир, то молчи. Он не назвал наказания за нарушение этого закона, но ему и не было нужды, Девочка воспитывалась в мире, в чьей основе лежали неписаные законы, тем более простые, чем более жестко соблюдаемые.

Потому тот, кто вел Пледика, сразу захлестнул ее потоком слов, одновременно протягивая правую руку к мечу, а в кругу раздались угрожающие перешептывания. Но она знала, как на это реагировать. Подняла обе руки и сжала их в кулаки — жест, означающий отсутствие согласия на то, чтобы другой вайхир взял право голоса. Удивила их. Гневное бормотание стихло на удар сердца — достаточно, чтобы она успела сказать.

— Омули-рех рвай туару коме. Малоне сай’йу?

«Два Пальца будет моим голосом. Смолкнет ли справедливость?»

Она подчеркнула вопрос, опустив руки. Язык тела для четвероруких был настолько же важен, как анахо’ла у Фургонщиков.

Большего она на местном языке сказать не могла, впрочем, как объяснила ей Уста Земли во время поспешных наставлений, это были простейшие, примитивнейшие слова, которым бы вообще не раздаваться в кругу собраний, но что же. Если не убьют ее после первой фразы, то им придется выслушать вторую. А если выслушают вторую — есть шанс, что Два Пальца станет ее переводчиком.

— А почему он? — спросила она тогда. — Почему не ты, если уж куда лучше говоришь на меекхе?

— Потому что я должна сделать для племени то, что для него полезно, но только когда оно само меня об этом попросит. — Улыбка вайхирской женщины была довольно озорной. — А Два Пальца знает твой язык лучше, чем готов это признать.

Товарищ Кей’лы по путешествию вышел в центр, косясь, словно молодой жеребчик, которого впервые запрягли в колесницу. Только блеснул на нее глазами и опустил ладони на рукояти своих железных палиц; встал за девочкой. Она поборола искушение опереться на него в поисках ощущения безопасности.

— Можешь говорить, — прогудел он сверху. — Стану переводить.

Вместо этого Кей’ла указала на вайхира, который держал мальчишку на привязи:

— Пусть теперь он говорит.

Это тоже было спланировано. Пусть выскажутся те, кто чувствует самый большой гнев к Добрым Господам, пусть выплеснут его из себя сразу, пока эмоции не уйдут.

Посыпались слова, и, сказать честно, чтобы понять их, ей не требовался переводчик. Это были слова-камни, слова-стрелы, должные ранить и убивать. Но главный смысл их скрывался в жесте, каким разгневанный воин развел в стороны все свои четыре руки. Пледик, которого при этом грубо рвануло вбок, едва не опрокинулся.

— Кусок Железа утверждает, что только те, кто…

Уста Земли была мудра и приготовила ей ответ на этот упрек.

— Скажи ему, что у меня тоже четыре руки.

— Что???

— Просто скажи.

Ее слова вызвали замешательство, обмен удивленными взглядами и короткими порыкиваниями, ощеренные зубы. Она уже видела такие лица и не боялась их.

Воин, удерживающий мальчишку, утихомирил всех коротким взрывом мерзкого смеха. Указал не на Кей’лу, а на Два Пальца и выплюнул из себя короткую фразу.

— Удивляется, отчего не понял сразу, что ты безумна, — донеслось сзади. — И теперь спрашивает, где твоя вторая пара рук.

Девочка указала на Пледика:

— Там.

Она лишь смотрела на мальчика, но прекрасно слышала, как ее жест вызывает в кругу вайхиров волну удивленного шепота. Кей’ла позволила им прийти в себя от удивления.

— Переводи, — потребовала она. — Вы говорите, что Пледик не существо, и я согласна. Но если он — не существо, тогда и я — тоже не оно. Говорите, что у него нет сердца, нет преданности и сочувствия. Может, и так. Я видела людей, у которых всего этого не было. Видела и таких, кто убивал и шел дальше, словно ничего и не случилось, — и тех, кто превращал чужое страдание в развлечение.

Она подняла рубаху, показывая розовые шрамы на груди и спине.

Круг замолчал.

— Если Пледик не имеет души, то я ношу душу за нас двоих, и если у меня нет дополнительной пары рук, то ею является именно он. Вместе мы — существо, более полное, чем по отдельности. Кто из вас отберет у меня мои руки? И за какую вину?

Кусок Железа, который — как она только сейчас заметила — носил на груди и на лице коллекцию шрамов, рядом с которыми ее собственные выглядели простыми царапинами, выдавил из себя единственное слово.

— Овендее, — повторил Два Пальца. — Прости, Одна Слабая, но просто не умею этого перевести. Это — обман, смешанный с наглостью и прикрытый отсутствием чести.

Воин в шрамах продолжил, а ее товарищ переводил:

— Он говорит, что твои слова прячутся за трусостью. Потому что ты маленькая и знаешь, что нельзя доказать их в танце железа, поскольку никто не выйдет против тебя, чтобы убедиться, правда ли это. Потому что нет чести в том, чтобы драться с ребенком.