Выход 493 - Дмитрий Матяш Страница 58

Господи, это лестница! — быстро сообразил он.

Забросив на плечо винтовку, надев шлем и энергично двигая руками и ногами, Лек начал быстро подыматься. Мысли о суициде, было его посетившие, выветрились, да и добравшись до потолка, он почему-то уже ощутил себя свободным, как бывает, когда еще на пути домой, начинаешь чувствовать себя дома. И хотя люк имел полное право быть запертым или заржавелым, как дверь, судьба улыбнулась стрелку — он поддался на удивление легко. Помещение, куда он выводил, не было залито лучами полуденного солнца, как на то надеялся Лек, но свет все же проникал в него через небольшие запыленные окошка под потолком.

По дырявой крыше негромко барабанил дождь, но осознал это Лек лишь когда огляделся вокруг, и понял, что находится в цеху, вероятно того же трехэтажного здания, в котором он видел свою сохранку. Тут находились большие стеклянные емкости, формой напоминавшие лампы из старых телевизоров. Они стояли на тонких штырях по восемь-десять штук в два ряда, как пробирки для выращивания клонов, что Лек в каком-то фантастическом боевике. Кое-где между ними, соединенными целой паутиной проводов и тонких шлангов, стояли пультовые столы с множеством кнопок, регуляторов, рычагов и экранов. На них покоились припыленные колбы с засохшими на стенках разноцветными веществами и кипы журналов с записями, создавая этим свойственное ученым, присутствие легкого рабочего хаоса.

Лек быстро осмотрел цех на признаки обжитости (не хватало еще после всего угодить в пасть медведю!), и уже подошел было к открытым настежь дверям в светлый коридор, над которыми было написано «выход» когда распознал на фоне стука дождя по крыше четкие хлопки.

Он посмотрел на огражденный невысокими красными решетками, круглый выступ с люком наверху и первым делом подумал, что звук исходит оттуда. Но тот был надежно заперт, и открыть его с той стороны было невозможно. А когда хлопки повторились, лицо Лека вдруг вытянулось, рот невольно раскрылся, а зрачки расширились до краев.

За мной вернулись… — как молнией в дерево, ударила в его сознании внезапная мысль.

Удержать его на месте в это мгновенье не смогла бы никакая цепь.

* * *

Стахов сидел хоть и в самой просторной, но все же неуютной и чужой для него кабине «Чистильщика». Последних полчаса он только то и делал, что курил, сбрасывая пепел через приоткрытое окно и во все глаза высматривал усеянный валунами край берега, за которым скрылась поисковая группа. Настолько давно, что, казалось, за это время он уже успел постареть лет, минимум, на пятьдесят.

За рулем, вместо шаманящего над Кораном, тряся пластмассовыми, наполненными рисом шариками, Бешеного, нервно барабанил пальцами по рулю и беспокойно ерзал задницей высокий, тощий сталкер по прозвищу Ариец. Белобрысый скуластый молодик лет двадцати трех с квадратным подбородком и острыми, холодными, голубыми глазами. Он больше думал, нежели говорил, и это Стахов в нем ценил.

Он — последний из экипажа «Чистильщика», кто умел водить эту махину, но радости по этому поводу он либо не испытывал вообще, либо очень удачно ее скрывал. Ведь старшаки-то знают, как все молодые любят покрутить баранку. Этот же, казалось, даже не хотел притрагиваться к рулю.

— Сколько уже? — нарушил повизгивавшую унылым ветром тишину Илья Никитич.

— Час десять, — с готовностью ответил Ариец.

Он хотел сказать что-то еще или спросить, но в последний момент передумал, и вырвавшееся с его горла «а…» так и осталось звенеть в воздухе, никем так и не нарушенное.

С каждым щелчком секундной стрелки самолетных часов, прикрепленных несколькими болтами к приборной панели, затея по возвращению «Разведчика» Стахову казалась все более абсурдной. Да, сухое топливо не бензин и не взрывается при той температуре, что октан, но как же все остальное? Как же колеса? Ведь они еще до полудня могли лопнуть, как надувные шарики! Дальше, — развивал мысль комбат. — Они же срежут крышу. Стало быть, окажутся открытыми. Впереди вечер, ночь. А если на них нападут крылачи? А если упавшее бревно повредило управление «Разведчика»? Что, если руль в какой-то момент заклинит, а тормоза — откажут? Или на полпути вырубится свет? Что они тогда будут делать? Пойдут пешком?..

А есть другой выход? Выход… Ах, как сладко это слово! Если он есть, за него стоит умереть, как бы сардонически это не звучало.

Стахов снял с радиомодема рацию, включил ее громким щелчком тумблера, и поднес к пересохшим губам:

— Ну, что скажешь, Борода?

— Да уже заканчиваем, — ответил тот, стараясь перекричать рев пятисот сильного двигателя. — Пару минут прогреем, и можно будет сниматься.

— Значит, слушай, как мы с тобой поступим, — вновь заговорил временно исполняющий обязанности начальника экспедиции. — «Монстра» оставим пока что здесь, на всякий случай, вдруг они сюда вернутся, а сами поедем, посмотрим есть ли метка на перекрестке — я к тебе перебегу сейчас, Ариец тут сам, думаю, справится, — и если метки не будет, катнемся к точке, где остался «Разведчик». Идет?

— Идет, командир, — браво ответил Борода. — Перебегай, я тебе уже люк открыл и чайник поставил.

Дождь полностью стих. Но вместо него теперь по городу растягивался густой, клубящийся, простирающийся вправо и влево, но никуда не уплывающий желтый туман.

* * *

Облезшая ушанка взмыла в воздух, как напуганная курица, а верхняя часть узкой головы с намеком на растительность, вдруг разлетелась, как выпущенный из рук перезревший арбуз. Крысолов с Секачом всего и успели, что интуитивно пригнуться и зажмуриться.

Выстрел отдался многократным эхом, вернувшим это громкое «Бдуууххх!» из дремлющего леса и пустых городских улиц. Обезглавленное тело безумца подалось вперед, и упало к ногам сталкеров. Падающая с неба вода застучала по его плащу с особым грохотом, будто по расстеленному куску плотной сухой бумаги.

— А ты вовремя, — расправив плечи, приветливо махнул рукой Крысолов появляющейся из клубов тумана, темной фигуре.

Странной, неестественной походкой, будто у него в спине торчал топор, к ним вышел Лек. Он выглядел растерянным. Лицо его пожелтело от нахлынувшей дурноты и, казалось, он еле сдерживался, чтобы не сблевать.

Крысолов же вел себя так, будто ничто не угрожало его жизни ни мгновенье назад, ни в этот день вообще. Кое-как рукавом стерев с лица смешавшиеся с каплями дождя брызги крови, он шмыгнул носом и обошел распластавшееся на земле тело горе-стрелка. Затем, тихо насвистывая какой-то мотив, поднял с земли винтовку, на секунду задержав взгляд на кривой надписи на плаще покойника.

— Угу, стало быть, сам напросился, — сказал он и повернулся, чтобы поднять с земли свои автомат и шлем.

— Я убил человека, — не сводя глаза с все ширящейся лужи крови вокруг трупа, проговорил Лек.

Крысолов поднял на него глаза. Вскочил, оставив нетронутыми на земле свою амуницию, сделал к нему резкий шаг, взял его голову в обе руки, как баскетбольный мяч для броска, и заставил его взгляд встретиться со своим.