Ночь шинигами - Кайли Ли Бейкер Страница 58

Задолго до того, как люди начали считать годы, в Китае, в лесу, где высокие деревья закрывали солнечный свет, родилась кицунэ. Она выползла из темноты чащи, встретила мир во всем его сиянии и великолепии и возжелала поглотить его.

Кицунэ выросла прекраснее ясного лунного света, умела говорить на всех языках мира и пересказывать все книги королевской библиотеки. Своей красотой и сладкими речами она могла заставить мужчин делать, что пожелает.

Сначала лиса назвалась Да Цзи и заманила в ловушку императора Чжоу. Кицунэ прошептала что-то ему на ухо, и глаза повелителя потемнели и запали, как лунные кратеры. Он пообещал ей царство и всех жителей, чтобы доказать свою любовь, и кицунэ стала его женой и китайской повелительницей тьмы.

Подданных Да Цзи сделала своими игрушками. Она отрезала селянам ноги, чтобы понять, почему они такие крепкие. Вскрывала животы беременным женщинам, чтобы увидеть, как выглядит еще не родившийся ребенок. Наложница царя осмелилась протестовать, и тогда Да Цзи разрубила ее на тысячу кусков и скормила плоть крестьянам. Когда народ возненавидел императора и династия Шан рухнула от жестокости кицунэ, та исчезла.

Лиса-оборотень бежала в Индию и назвалась госпожа Кайо. Она прошептала что-то на ухо царю Калмашападе, и в глазах того появилась дикая тьма, а зубы вытянулись, как у волка. Он стал приглашать детей в свой дворец и запирать их в темных комнатах. Госпожа Кайо держала малышей, пока ее царь рвал детскую плоть голыми руками и острыми зубами. Калмашапада грыз их внутренности и обгладывал мясо с ребер, глотал глазные яблоки, как виноград, и пил горячую кровь, словно вино. Когда детей больше не стало, а царь подавился их костями, госпожа Кайо заскучала и снова исчезла.

Наконец, кицунэ попала в Японию, на этот раз в образе младенца. Человеческая пара вырастила ее под именем Микудзумэ, она стала прекраснее лавандовых полей и мудрее всех придворных ученых. Лиса-оборотень пришла во двор императора Тоба в Насуно и цитировала выгравированные на раковинах стихи-предсказания. Речи ее были столь чарующи, что повелитель умолял Микудзумэ подойти поближе. Она прошептала императору на ухо ласковые слова, и серый туман заволок его светлые очи. Он сделал кицунэ своей женой и дал ей имя Тамамо-но Маэ: госпожа Вольфия, по прозвищу изящной травы, которая растет в озерах.

И тогда дети Насуно стали исчезать. По ночам они, несмотря на запертые окна и двери, пропадали из кроваток так внезапно и бесшумно, что казалось, будто их вообще никогда не было.

Император заболел, ослаб и не мог произнести ни слова. Его лицо побледнело, но глаза кричали, и крик этот никто не слышал. С каждым днем повелитель становился все слабее, и еженощно исчезали дети Насуно. Двор готовился к неизбежному дню, когда Тамамо-но Маэ после смерти мужа, оставшегося без наследника, станет королевой-регентшей.

Однажды туманной ночью придворный священнослужитель увидел, как Тамамо-но Маэ подпрыгнула, превратилась в девятихвостую лису и убежала в лес. Священнослужитель вознес молитву богам о наставлении, и вердикт высших сил был единогласным:

«Тамамо-но Маэ должна умереть, или вся Япония погибнет».

Императорская армия охотилась за кицунэ несколько месяцев, но та была слишком быстрой, умной и ловкой.

Однако через четыре месяца и четыре дня самые сильные воины императора настигли на поляне оборотня, освещенного бледным светом луны. Пока кицунэ спала, один солдат пустил стрелы ей в живот и шею, а другой отрубил голову клинком. Лиса не сопротивлялась, истекая темной кровью на влажной земле.

А в Насуно император Тоба очнулся от смертного сна. Правитель ничего не помнил ни о Тамамо-но Маэ, ни о своей странной болезни, но после этого серый туман никогда не покидал его глаз.

Пропавших малышей Насуно так и не нашли, а по ночам стены замка скрипели и стонали, как в агонии, и все, кто спал во дворце, во снах не слышали ничего, кроме детских криков.

Никто не осмеливался вслух сказать то, что знал каждый: Тамамо-но Маэ позволила себя убить. Она сдалась только потому, что ее планы пошли наперекосяк, но такое существо, как лиса-оборотень, никогда не погибнет по-настоящему.

Она не исчезла. Она ждет.

* * *

Я изо всех сил старалась не раздавить в руках фарфоровую чашку.

Мы сидели на полу в маленькой чайной, между нами на низком столике стоял сосуд с пшеничным напитком и лежала книга Хакутаку. Посетители настороженно наблюдали, как мы говорим по-английски, но Хиро не обращал на них внимания. Я начинала понимать, почему наш приятель не хотел читать историю ёкай даже частично.

– Ты уверен, что это та самая девочка, которую мы видели? – спросила я.

Хиро залпом допил остатки чая, словно опрокинул рюмку спиртного, и налил себе еще. Нивен, позабыв про свою чашку, смотрел на нашего спутника, не отрывая глаз.

– Старуха нашла ее на обочине дороги и назвала Микудзумэ, – ответил дух-рыбак. – Так же, как и в легенде.

– Ты хочешь, чтобы Рэн убила ребенка только потому, что старуха выбрала странное имя? – глухо спросил Нивен.

– Старший шинигами следил за девочкой с момента ее появления. – Хиро отвернулся от Нивена и обращался ко мне. – Она уже проявляет признаки необычного ума. Люди в деревне слабые и сговорчивые, но я знаю, что ты чуешь рядом с ней смерть.

Я уставилась на свое отражение в чашке.

– Если кицунэ уже однажды погибла и вернулась, то какой смысл убивать ее снова?

– Можно выиграть время, – пожал плечами Хиро. – Оборотня не было слышно семьсот лет со времени ее гибели. Тамамо-но Маэ буддийского происхождения, поэтому всегда будет реинкарнировать, но я полагаю, что Идзанами хочет остановить лису, пока та еще маленькая и слабая.

– То есть беспомощная, – нахмурился Нивен. – А вдруг на этот раз ее судьба сложится иначе? Ведь мы знаем, кто она. Можем держать ее подальше от королевских особ. Буддисты не верят в предопределенность. Они считают, мы сами управляем своими судьбами.

Я и так это знала, однако, в отличие от брата, не хотела говорить вслух.

– Может, она и буддистка, но одновременно ёкай во владениях Идзанами, – начал Хиро, тщательно подбирая слова, будто хотел успокоить Нивена. – Должно быть, богиня решила, что риск слишком велик.

– Но… – Нивен словно попытался ухватить воздух рукой. – Она хотя бы помнит прошлую жизнь?

Хиро перевел на меня помрачневший взгляд.

– Я не буддист, но, думаю, вряд ли. Обычно доступ к воспоминаниям о прошлых жизнях невозможно получить, не применяя особые духовные практики.

– Значит, девочка даже не поймет, за что ее убивают? – воскликнул брат. Как же мне хотелось, чтобы он перестал задавать вопросы, ответы на которые я не желаю знать.