Обрученные - Элли Каунди Страница 58

Обычно, когда я переусердствую на тренажере, я вовремя останавливаюсь. Могу подойти к краю, но никогда не прыгаю. Но если подходить к краю много раз, есть риск, что тебя могут столкнуть или ты свалишься сам.

Может быть, пора прыгнуть? Но я не могу этого сделать, не утащив с собой всех, кого я люблю.

Предупреждение. Предупреждение.

Я бегу слишком быстро. Я слишком устала. Я знаю это. Но все-таки мое падение удивляет меня.

Ноги соскальзывают с ремня, и, прежде чем я сознаю это, я падаю на тренажер, а ремень продолжает вращаться и жжет, жжет, жжет мою кожу. Какой-то момент я лежу в шоке от боли, но потом скатываюсь с тренажера так быстро, как могу. Тренажер продолжает работать, но через секунду он заметит мое отсутствие. Он остановится, и тогда они поймут, что я не могу больше бежать. Но если я снова побегу с той же скоростью, никто не узнает, что случилось. Я смотрю на свою кожу, красную, стертую в кровь движущимся ремнем. Красную. Источник: http://darkromance.ucoz.ru/

Я вскакиваю. Напрягаю мышцы и впрыгиваю на тренажер как раз вовремя. Он движется. Удар. Удар. Удар, удар, удар.

Мои колени и локти стерты в кровь, на глазах слезы, но я еще бегу. Завтра рабочее платье скроет мои раны, и никто никогда не узнает, что я упала. Никто никогда не узнает, что случилось, пока не станет слишком поздно.

Когда я поднимаюсь из подвала после бега на тренажере, отец указывает мне на порт.

— Как раз вовремя, — говорит он. — Тебя ждут. На экране все три чиновника по сортировке.

— Ваш тест прошел отлично, — сообщает блондинка. — Поздравляем. Я уверена, скоро вы узнаете о своем назначении на работу.

Я киваю. Пот течет с меня градом, по коленям и рукам сочится кровь из царапин и ран. Она видит только пот, думаю я. Тяну рукава чуть вниз, чтобы быть уверенной, что они всё скрывают и никто не увидит мои раны и кровь.

— Спасибо. Жду с нетерпением. — Делаю шаг назад, считая, что разговор окончен, но у чиновницы есть ко мне вопрос.

— Вы уверены, что не хотите ничего изменить, прежде чем ваши выводы будут приведены в исполнение?

Последний шанс изменить свое решение. Я чуть не произнесла это вслух. Я помню его номер. Все еще можно изменить. Но я вспоминаю ее слова о продолжительности жизни, и слова, как камни, застревают у меня во рту.

— Кассия?

— Я уверена в своих выводах.

Отворачиваюсь от экрана и почти врезаюсь в отца.

— Поздравляю, — говорит он. — Извини, надеюсь, ты не сердишься, что я слушал ваш разговор. Они не предупредили, что он будет частным.

— Все в порядке, — отвечаю я и начинаю вопрос: — Ты когда-нибудь... — Замолкаю, не зная, как лучше сказать. Как спросить его, не сомневался ли он когда-нибудь в том, что мама — действительно его пара? Не хотел ли он кого-то другого?

— Что я «когда-нибудь»? — переспрашивает он.

— Нет, ничего, — отвечаю я, потому что заранее знаю ответ. Конечно, он не сомневался. Они влюбились друг в друга мгновенно и никогда не оглядывались назад.

Я иду в свою комнату и открываю шкаф. Когда-то там лежал медальон, а в нем — стихотворение. Теперь там нет ничего, кроме платьев, обуви и маленького клочка моего выходного платья в рамочке. Не могу найти свою серебряную коробочку и пугаюсь. Может быть, они взяли ее по ошибке вместе с артефактами? Нет, конечно, нет. Они знают, что это за серебряные коробочки. Они никогда не спутают их с чем-то из прошлого. Эти коробочки с Банкетов обручения только для будущего.

Я роюсь в немногих, принадлежащих мне вещах, когда в комнату входит мама. Вчера ночью она вернулась из своего третьего путешествия за пределы нашей Провинции Ориа.

— Ты что-то ищешь? — спрашивает она. Я выпрямляюсь.

— Нашла, — отвечаю я и показываю клочок зеленого шелка в рамке. Не хочу признаваться, что не могу найти коробочку с Банкета обручения.

Она берет у меня стеклянный квадратик и подносит к свету. Зеленый атлас искрится на солнце.

— Ты знаешь, что раньше окна делали из цветного стекла? Люди ставили их в местах поклонения. Или в своих собственных домах.

— Витражи, — отвечаю я. — Папа говорил мне об этом. Должно быть, это было красиво: свет разных цветов. Окна как произведения искусства или как праздник.

— Ну конечно говорил. — Мама усмехается. — Я сегодня наконец представила отчет и так устала, что плохо соображаю.

— У тебя все в порядке? — спрашиваю я. Мне хотелось бы еще спросить, зачем, по ее мнению, спилили клены. И почему она считает, что это предупреждение ей, но, пожалуй, сегодня это было бы для меня слишком. После сортировки реальных людей я чувствую, что больше не выдержу никакого напряжения. Мне кажется, я и так знаю слишком много. Кроме того, мама сейчас выглядит бодрее, чем в свой прежний приезд, и я боюсь ее расстроить.

— Думаю, все будет в порядке, — отвечает она.

— Ну и хорошо, — говорю я, и обе мы умолкаем, разглядывая кусочек шелка под стеклом.

— Ты собираешься снова в командировку?

— Нет, не думаю, — отвечает она. — С этим я закончила. Я надеюсь. — Она еще выглядит измученной, но, мне кажется, теперь, когда она представила отчет, ей стало легче.

Я беру у нее сувенир, и в этот момент мне приходит в голову идея.

— А можно мне посмотреть кусочек твоего платья? — В последний раз я видела его вечером накануне Банкета обручения. Я немного нервничала, и она принесла мне этот фрагмент и рассказала историю своего Обручения со счастливым концом. Но с тех пор многое изменилось.

— Конечно, — соглашается она и ведет меня в свою спальню.

Ее сувенир в такой же рамке лежит на полке шкафа, который она делит с отцом, рядом с двумя серебряными коробочками — ее и папиной. В них когда-то хранились их микрокарты и полученные позднее обручальные кольца. Но эти кольца — чисто церемониальные; их надевают на Праздник бракосочетания, а потом возвращают чиновникам вместе с микрокартами. Так что теперь серебряные коробочки моих родителей пусты.

Я рассматриваю фрагмент маминого платья. Оно было голубым, и этот кусочек благодаря технике консервации ткани остался таким же ярким, как и был, и выглядит прелестно.

Ставлю обе рамки рядом на подоконник. Солнечный свет проходит через них, и я воображаю, что это старинный витраж, сквозь который можно видеть мир красивым и разнообразным.

Мама понимает.

— Да, — говорит она. — Думаю, примерно так те окна и выглядели.

Я хочу рассказать ей все, но не могу. Не сейчас. Я слишком измучена. Я в стеклянной западне, хочу сломать ее и вздохнуть глубоко, но боюсь слишком сильно пораниться.

Мама обнимает меня.

— Что случилось? — спрашивает она нежно. — У тебя что-нибудь не так с твоей парой?