Тень Альбиона - Андрэ Нортон Страница 57

ДВЕ НЕДЕЛИ СПУСТЯ Сара, герцогиня Уэссекская, отправилась на бал, устраиваемый графом Рипонским в честь первого выезда в свет его племянницы, леди Мириэль Хайклер.

Эти две недели были просто ужасны. Когда Сара наконец-то справилась с внутренним смятением настолько, что нашла в себе силы предстать перед супругом и объяснить, почему она собирается вернуться в поместье, ее муж исчез. Уэссекса не было ни в Дайер-хаусе, ни в его апартаментах в Олбани, где герцог обитал до сих пор, как выяснила Сара, ни в клубах, в которых он состоял. Два дня спустя в Дайер-хаус пришло наспех набросанное письмо от Уэссекса, адресованное сразу и Саре, и вдовствующей герцогине. Уэссекс сообщал, что вынужден отлучиться по неотложному делу, связанному с его полком, и выражал надежду, что его внезапный отъезд не причинил им чересчур больших затруднений.

Послание было настолько нелепым, что Сара не знала, смеяться ей или плакать. Но раз Уэссекс уехал, теперь ей не нужно было покидать Лондон, дабы уклониться от встреч с ним, — а Сара предпочитала не оставлять леди Мириэль без присмотра.

Присматривать за леди Мириэль было не слишком трудно, поскольку всякий, с кем встречалась Сара, охотно о ней рассказывал. Ее видели в обществе принца. Они совершали совместные верховые прогулки. Ожидалось, что принц появится на балу в честь выезда мисс Хайклер в свет. Джейми забросил Каролину Трулав и прочие свои увлечения. Он являлся в дом к дяде Мириэль и сидел там по полдня.

Слухи. Сплетни. Шепотки. А Мириэль не отвечала на письма Сары и не являлась в те места, где они прежде встречались. Сара даже как-то сама явилась к ней, но в результате получила лишь лживое заявление, что леди Мириэль нет дома.

И вот, в конце концов, герцогиня Уэссекская отправилась на бал к графу Рипонскому.

Карета Сары — на дверце у нее все еще красовался герб Роксбари, а не Уэссексов, — покачивалась и жалобно поскрипывала. Старомодное транспортное средство было подвешено на кожаных ремнях, а не установлено на современных листовых рессорах и потому изрядно трясло своих пассажиров. Но зато карета была огромной и хорошо сделанной, и при остановках превращалась в удобное место отдыха, — а этим вечером она стояла почти все время.

Позолоченные кожаные занавески были присобраны, чтобы открыть доступ воздуху. Сара отворила окно и выглянула наружу. Они стояли на углу, удачно вклинившись в обширное скопление экипажей; еще каких-нибудь полчаса — и она доберется до двери дома. Она уже видела впереди лондонский особняк графа Рипонского, почти средневековый в своей роскоши. Дом возвышался над соседними, словно огромное животное, выбирающее жертву; готический фасад был облицован темным корнуоллским камнем и освещен факелами. Хотя самый пик летней жары еще не наступил, душная июльская ночь заставила Сару порадоваться, что ее бальное платье сшито по последней моде: вместо парчи и бархата — муслин и шелк. Ее волосы были уложены в простую прическу и украшены плюмажем из перьев белой цапли, закрепленным алмазной розеткой, а на небесно-синее платье ушло множество ярдов полупрозрачного крепа, расшитого блестками и украшенного вставками из тончайшей серебряной ткани. Сара не хотела затмевать Мириэль — этот вечер должен принадлежать ей, — но при этом она вовсе не желала выглядеть как жена, скучающая по уехавшему мужу. Тем более что она по нему и не скучала.

Сара инстинктивно прикоснулась к кольцу, спрятанному на груди. Конечно, она не могла повесить его на шею на ленте — этого не позволил бы низкий вырез платья, — но Сара упросила мадам Франсине сделать в лифе потайной карманчик, куда кольцо превосходно поместилось. Оно успокаивало Сару, хотя и рождало новые вопросы.

Кольцо принадлежало ее отцу. Сара была твердо в этом уверена. Но так же бесспорно было, что кольцо не принадлежало отцу леди Роксбари, — и все же при первой их встрече герцог Уэссекский узнал это кольцо и изображенный на нем герб. Отсюда следовало, что кольцо имеет определенный смысл — возможно, служит ключом к некой загадочной истории, — и Уэссекс знает, что оно означает.

Карета со скрипом двинулась вперед, сбив Сару с мысли. Череда экипажей снова пришла в движение, приближая герцогиню к особняку.

Капитан его светлость герцог Уэссекский — в силу необходимости он путешествовал под собственным именем — стоял у леера на палубе корабля его величества, «Творца вдов», приписанного к самым северным владениям британской короны, а именно — к Оркнейским островам. Этелинг сопровождал своего хозяина; сейчас был тот редчайший случай, когда Уэссекс выступал в качестве представителя короля Генриха, а потому и сам должен был выглядеть представительно.

Оркнейские острова перешли от Дании к Шотландии при королеве, вошедшей в историю под именем леди Макбет. Они были достаточно велики, чтобы служить приютом немногочисленному народу рыбаков, чей образ жизни оставался практически неизменным на протяжении вот уж тысячи лет. Роскильд был самым крупным здешним городом и единственным портом, достаточно глубоководным для того, чтобы сюда могли заходить корабли любой величины. Именно здесь встал на якорь «Тригве Ли», а теперь Уэссекс прошел по его следам. Герцог отплыл из Лондона с приливом, и «Творец вдов» направился на север, держась (к глубокому неудовольствию собственного капитана) английского побережья, дабы не провоцировать французские военные корабли, рыскающие по Ла-Маншу подобно голодным акулам. Путешествие, на которое всаднику потребовалась бы неделя, у опытных моряков заняло четыре дня. На рассвете пятого дня корабль с утренним приливом вошел в рос-кильдский порт.

Здесь, в северных широтах, солнце уже стояло высоко, — хотя в такой ранний час даже самые трудолюбивые торговцы еще мирно спали в своих постелях. А потому Уэссекс с неким безжалостным удовольствием оставил капитана самостоятельно предъявлять верительные грамоты начальнику порта, а сам отправился разыскивать Илью Костюшко.

Польский гусар (который, по чистейшему убеждению местных горожан, не был ни поляком, ни гусаром) снимал комнату в меньшей из двух роскильдских гостиниц. Гостиница располагалась достаточно далеко от порта, чтобы ее даже случайно нельзя было спутать с ночлежкой для простых рыбаков; даже не напрягая воображение, можно было поверить, что это заведение предназначено для обслуживания мелких дворян, которых по неизъяснимой воле провидения могло занести в Роскильд.

Уэссекс никогда не бывал в «Русалке», но ранее посетил множество подобных заведений. Главный вход все еще был заперт на засов — для защиты от ночных опасных гостей, — но зато кухонная дверь была раскрыта нараспашку; там готовили свежую выпечку, и поварам хотелось хоть немного проветрить помещение. Уэссекс быстро прошел через кухню к лестнице, ведущей на второй этаж.

На втором этаже обнаружились две двери, и из-за одной доносился громоподобный храп. Уэссекс отворил вторую.

Илья Костюшко валялся на смятой постели в состоянии полнейшей прострации, засунув руку под взбитую подушку. Усы его были сбриты, экстравагантная прическа гусара сменилась аккуратной стрижкой, а волосы приобрели неописуемый белый цвет. Одет он был в рубашку и панталоны, застегивающиеся под коленями, и на вид ничем не отличался от сотен студентов, беглецов и прочих категорий людей, испытывающих денежные затруднения.