Перстень царя Соломона - Валерий Елманов Страница 57

Честно говоря, я мало что понял в этих перемещениях. Как ни удивительно, но даже они знали в них толк гораздо больше моего, потому что тут же приосанились, горделиво выпрямились и время от времени с благодарностью косились в мою сторону.

Мне было легче, поскольку место за своим столом указал Висковатый, посадив ошуюю, то бишь по левую руку от себя. Справа уселась родня, начиная с его матери – старой, но довольно-таки шустрой старушки лет семидесяти. Помимо них за нашим столом сидели священник, дьякон, еще парочка в черных рясах и пяток совсем незнакомых мне людей.

После благодарственной молитвы все уселись трапезничать. Ели неспешно, соблюдая относительную тишину. Я преимущественно налегал на мясные блюда. Сказать по правде, такое изобилие мне раньше не встречалось.

Нет, меня и в других домах не морили голодом – ешь от пуза, но с эдаким разнообразием до сего дня сталкиваться не доводилось. Рябчики и тетерева, журавли и зайцы, жаворонки и лосина… Все это в разных видах и по-разному приготовленное – то есть и печеное, и жареное, и вареное, и даже просоленное, вроде той же зайчатины. Глаза разбегались – что ухватить повкуснее.

Особо полакомиться дичью я не успел. Расторопные слуги уже через полчаса, если не раньше, поснимали блюда со столов и водрузили на них новые. Дичи уже не было, но мясное изобилие продолжалось, только теперь с курами, гусями и прочей домашней птицей, причем тоже разнообразного приготовления и так аппетитно пахнущих – слюной захлебнуться можно. Затем произошла вторая перемена блюд, и на столе оказалось… вновь мясо, но уже посолиднее: баранина, свинина, говядина. Я не особый едок, к тому же сказывалось отсутствие вилок, а орудовать заостренным на конце столовым ножом не совсем сподручно.

Под конец трапезы я и вовсе сбился со счета перемен. Мясо сменилось жидкими блюдами, то есть тем, с чего принято начинать обед спустя четыреста лет. Потом заставили все кашами. Или каши были вначале? Короче, я запутался окончательно, да и не мог я лопать в таких количествах. На сборную солянку – мясную смесь из числа трех первых перемен – я мог только смотреть, с трудом удерживая себя от икоты и время от времени бросая осоловевший взгляд на челядь Висковатого, которая по-прежнему лопала в три горла. Правда, им было легче. Блюда за их столами хоть и менялись, но реже. Да и такого разнообразия, как у нас, там не наблюдалось.

До рыбы я так и не дотронулся, проигнорировав окуней, плотву, лещей, карасей и прочую снедь. К грибам, не утерпев, приложился, старательно трамбуя их в пищеводе – желудок к тому времени был набит битком. Когда после всего этого внесли щи – кажется, двух видов,- я чуть не взвыл и мечтал лишь о том, чтобы праздник живота поскорее закончился.

Непонятным было только одно – как при такой обильной трапезе хозяин дома продолжает оставаться относительно подтянутым, удерживая свой животик, который выпирал лишь самую малость, в приличном состоянии. Я бы, наверное, за первый же год растолстел вдвое.

Наконец все закончилось. Густые, наваристые щи оказались последними в обширном воскресном меню, после чего все, дружно следуя примеру хозяина, поднялись и под руководством священника вознесли благодарственную молитву, а затем отправились на отдых. Брякнувшись на перину, я успел подумать, что теперь-то понимаю, отчего на Руси принято после обеда пару часиков поспать. После такой трапезы, если ты непривычный, чтобы прийти в себя, может не хватить и четырех часов, а уж парочка и вовсе впритык.

Я чуть не рассмеялся, когда вечером, явившись на очередную беседу к Висковатому, был встречен вопросом радушного хозяина дома:

– Не проголодался?

Кто сказал, что брюхо старого добра не помнит? Мое так очень хорошо помнило. Представив недавние горы снеди вновь стоящими передо мной, я энергично замотал головой. Вслух говорить не мог, поскольку остатки еды сразу запросились наружу. На мое счастье хозяин дома оказался доверчив, а потому стол украсило всего два традиционных блюда с фруктами. На одном горкой высились моченые яблоки, чернослив и прочая местная консервация, на другом заморская продукция – сушеные ломтики дыни, изюм и так далее.

Разумеется, не обошлось и без двух кубков. На этот раз в них – скорее всего, тоже по случаю воскресного дня – плескалось вино, а не мед. Висковатый тут же несколько смущенно пояснил, что он до ренского не любитель, а потому компании мне не составит, но если я желаю, то могу заменить его на медок.

Ренское, как его тут называли, мне предстояло пробовать впервые. Даже зажиточный Фуников-Карцев угощал нас исключительно медовухой, так что замены я не пожелал. Винцо оказалось на вкус так себе – чем-то отдавало, да и кислило тоже изрядно, хотя терпкость ощущалась. А спустя несколько минут мне стало не до него, потому что дьяк перешел к сути,

– А ты не хочешь погостить у меня подольше? Поговорить нам завсегда найдется о чем,- невинно спросил он,- Правда, от того тебе может приключиться убыток в торговых делах, зато вес среди купцов получишь, и с протянутой рукой ходить не занадобится. Ведая, что ты желанный гость на моем подворье, любой тебе деньгу ссудит, и немалую, да, глядишь, и поручительства не потребует.

– У меня ведь здесь…- начал было я, но он, неверно истолковав, решил, что я хочу отказаться, и торопливо замахал на меня руками:

– А ты не спеши ответ давать. Обмысли все как следует. Авось ненадолго приглашаю. С месячишко, от силы полтора – и все. А к середине лета набирай товар да кати куда душа желает. К тому ж, коль у меня не хочешь жить, неволить не стану, лишь бы заглядывал по вечерам,- И откровенно сознался: – Нужен ты мне.

Честно говоря, не ожидал. Разумеется, старался я на совесть, но что удастся так быстро пронять дьяка – не рассчитывал. Неужто у меня и впрямь получилось? И тут же от помаячившей совсем рядом радужной мечты да со всего маху мордой об камни:

– Вишь, дите мое, наследничек, уже второй день галдит – оставь да оставь синьора Константино. Уж больно он сказывает чудно. Я уж и так и эдак, а он уперся и в слезы. Ранее никогда с ним такого не бывало. Он у меня вообще молчун. Младенем был и то матери редко когда шум- нет ночью, а тут… Так что, останешься?

Я вздохнул. Взлететь до тайного советника канцлера России и тут же грянуться оземь, превратившись в домашнего учителя десятилетнего пацана – надо время, чтобы пережить такие внезапные и резкие скачки в карьере. Поначалу я решил отказаться. Педагогика – вещь серьезная. Возьмет мальчишка и заупрямится – что тогда делать? Да и плохо я представлял себя на учительском месте. Нет во мне ни солидности, ни умудренности, и вид слишком молодой для наставника.

Опять же не собираюсь я здесь задерживаться. Вот узнаю, где живет моя невеста, в охапку ее хвать и тикать. А возле тебя, Иван Михайлович, мне оставаться и вовсе не с руки. Уж больно ты опасен. Рядом с тобой все равно что в несчастном Белграде перед налетом американских фашистов из НАТО. Хотя нет. Там шансов на спасение гораздо больше, а тут, считай, они вовсе отсутствуют.

Разве что мои намеки на видения помогут, да и то навряд ли. Царский печатник – человек здравомыслящий. Ему в видения верить не с руки, факты подавай. Опять же православный он, так что учение каббалы тоже отпадает. Ну и плюс специфика характера. Она тоже не в мою пользу. Уж больно он в себе уверен. Нипочем не поверит пророчеству об опале. А уж о том, что его через пару месяцев казнят, тем паче.