Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды - Ира Аллор Страница 57

— Да-а, на вас где сядешь, там и слезешь… А все же — что ты ТАМ делать будешь? Что ты ему скажешь?

— Было же пока что сказать. И вообще, кому в радость одному сидеть? Может, наш визит его хоть как-то развлечет.

— Скажешь тоже… Ладно. Я попробую проследить за вашим посещением — и вытащить попытаюсь. Ниэнну вы, судя по всему, уже уболтали? Вот и навещу сестренку в очередной раз. А вам там плохо не станет — в Пустоте?

— Так мы же майар…

— Всего лишь.

— Ага, как с Арды не уйти, так майар, а как в Пустоту соваться, так не потянем, — прищурилась Эльдин.

— Ворота в Залах по-другому работают, и вообще… Посмотрим, дело ваше. Ты бы хоть о ней подумал, ненормальный! — повернулся Намо к Аллору.

— А что? Если что-то случится, так с обоими, — тряхнула волосами Эльдин. — Поодиночке пробовать смысла нет: насиделись уже порознь три тысячи лет!

Намо развел руками. Его странные предчувствия сбывались: затевалось неслыханное, и чем оно могло закончиться, Эру ведомо, если Он что-то на этот счет вообще думает — или думал. И это еще явно было началом. А что потом? Владыке Судеб стало не по себе — будущее было туманным, разрозненные образы мелькали перед внутренним взором — угрожающие, мрачные: блеск мечей, ярость, окровавленные ладони, бешеный смерч, тревога и напряжение, висящие в словно застывшем кристаллами алмазной пыли воздухе… Видения пугали, но разобрать что-то яснее он не мог. Или боялся? Может, обойдется? И понимал, что — нет…

Намо вернулся в реальность и обвел взглядом сидящих перед ним майар.

— Будь что будет, — сказал он. — Я помогу вам. Мне-то там делать нечего… Скажете, когда будете готовы.

— Да хоть завтра. Или, еще лучше, сегодня вечером.

— Хорошо. Зайдете ко мне, как солнце сядет.

— Договорились. — Аллор и Эльдин, раскланявшись, с довольным видом направились восвояси.

Вала с грустью и легкой завистью посмотрел им вслед.

* * *

Не успели тени смешаться с сумерками, как майар уже ждали Владыку Судеб, изменив своей привычке повсюду опаздывать. Намо вышел к ним, и они направились к Ниэнне. По дороге Вала прикидывал, не дойдет ли вся эта история до Вайрэ, видящей все, что уже произошло, но понадеялся, что происходящее за Гранью недоступно видению Ткачихи Судеб, иначе какой-нибудь гобелен с Мелькором у нее бы проявился. Больше всего Намо боялся, как бы Манвэ что-то не учуял — в этом случае пришлось бы противостоять проницательности Короля. «В крайнем случае скажу, что я пытался, на прочность пробовал, — не полезет же он сам туда», — думал Вала.

Ниэнна встретила их на пороге, не выказав удивления, только глаза еле заметно блеснули. Она провела гостей через сад, на террасу, в дальнем конце которой виднелась дверь в Никуда. Компания остановилась перед ней, созерцая.

— Вы хорошо подумали? — проговорила Ниэнна.

— Продумали, — не то ответил, не то поправил ее Аллор. — Сейчас нам надо сосредоточиться, отрешиться от всего…

— Когда попытаться связаться с вами? — поинтересовались Валар.

— Сможете по предмету настроиться на его владельца? — я ношу его достаточно давно, — сказал Аллор, снимая с запястья тонкий серебряный браслет. Намо повертел его в руках, зачем-то взвесил на ладони, накрыл второй — от браслета шла еле уловимая вибрация. Прикрыв глаза и сосредоточившись, он представил майа — образ нарисовался очень быстро и четко: Намо не обратил, естественно, внимания, как одет Аллор, но сейчас мог разглядеть подробно. Вала открыл глаза и взглянул на майа — поза и одежда были такими же, как он видел мысленным взором. Намо почувствовал: он сумеет им помочь. Порой он осознавал многое, еще лишь предстоящее, как уже свершившееся, — и редко ошибался.

— Хорошо, я справлюсь. В крайнем случае, придется вас оттуда вытаскивать, а ты потом уж сам Манвэ объясняй: дескать, по пьяни затянуло, — усмехнулся Вала.

— По пьяни? Это идея, — оживился Аллор. — Пожалуй, бутылочку-то прихвачу — то ли за свидание выпьем, то ли неудачу зальем.

Эльдин одобрительно кивнула. Аллор опустил бутыль в сумку.

— Мы готовы.

Майар направились к двери. Приблизившись к ней, они прикрыли глаза, уходя в себя, вычищая сознание, глуша в нем то, что непосредственно было связано с хоть какими-то проявлениями личности.

Завеса опускалась на воспоминания и мысли, гасила чувства. Ничто. Не-я. Ни Арнора, ни Нуменорэ, ни Мордора, ни Валинора… Никто. Ниоткуда. В никуда. Осталась только цель, задающая движение. Ведь там, в Пустоте, все движется — они поняли это еще раньше — по кратчайшему пути, направленному к выходу в Эа. Ступивших за Грань относит, уносит — вон. Эльдин помнила, как это, но тогда Арда не держала ее. Однако ни Валар, ни майар, ни даже элдар не могут покинуть пределы созданного ими и для них мира. Путь в Бесконечность им закрыт… Значит, как маятник — «от» и «к»… Повиснув в густом Ничто.

Они медленно, как во сне, подошли к Завесе, коснулись ее — светящиеся витки, как крошечные щупальца, потянулись к ним, притягивая и вбирая. Майар словно погружались в зыбкую, покрытую густым мхом трясину. Еще одно движение — их ли движение или сокращение чародейских присосок, — и дерзкая парочка скрылась за Вратами Ночи. И словно ничего не произошло, просто сомкнулись за ними хаотично перемещающиеся спирали. Первая часть плана свершилась.

Намо и Ниэнна сидели у Двери, боясь пошевелиться или вздохнуть. Ниэнна взглянула на брата. Намо разжал ладонь, взглянул на браслет.

— Буду ждать, — прошептал он. — Мои постояльцы, я ему воплощаться помогал. И ее воплотить…

— А я? Я тоже там была. И… он Олорина знал… Да какая разница? Пускай сюда хоть Манвэ явится с Тулкасом в придачу — я этих ненормальных не брошу.

— Я все понимаю…

— Тогда я принесу чай. — Ниэнна решительно удалилась, распрямив плечи. Сунув браслет за пазуху, Намо устроился поудобнее — дожидаться.

* * *

Осклизлая серо-бурая взвесь умозрительного прохода слегка завибрировала, дернув зависших в ее цепких объятьях пленников. Любое колебание отзывалось в них, растянутых между Ардой и Эа. Для Гортхауэра это не имело существенного значения — призрак колыхнулся в тусклых волнах и обрел прежнее положение. Мелькор поморщился — сдвинулась цепь, сместив наручник. Уже многие тысячи лет вися в Пустоте и не имея возможности уйти, он невольно соткал вокруг себя подобие кокона — впрочем, скорее «не-свет-не-тьма», подобно раковине-жемчужнице, окружила инородное тело тонким слоем сгустившихся частиц, отторгая его. Вала не противился: сил уже не было. Ни сопротивляться, ни бороться, ни протестовать, ни… творить? Где? Здесь? Остатков воли ему хватило на то, чтобы никто не увидел, как мучительна для него всепроникающая Пустота, разрывающая самую его суть, растягивающая, как на дыбе, меж миром и мирами. Нечего Валмарский двор потешать. И Творец, если наблюдает за расправой, не получит удовольствия видеть его — таким. Опустошенным и бессильным. Впрочем, Творец никак не отреагировал. Не снизошел? Не удостоил даже отеческим плевком? Тягучими жирными каплями ползло время, наполненное слепым одиночеством, глухой тишиной и ноющей болью, привыкнуть к которой было сложно. Впрочем, привык — не прошло и пары тысяч лет. И все же бездействие и одиночество были хуже всего. Даже при том, что к последнему он притерпелся, но свыкнуться, принять — не мог. Крах же, очередной крах всего… Он мучительно пытался понять, в чем его вина, в чем ошибка. Почему все так? Конечно, где ему было устоять против четырнадцати… И все же… Как он мог — кого-то создавать, кого-то собирать вокруг себя — опального Валы? Эгоизм? Чтобы не быть одному? Поделиться тем, что было в нем, и тем, что он видел? Ведь если не для кого творить, петь, сочинять — зачем жить, зачем быть? Год за годом всплывали в памяти все эпизоды его долгой жизни, с тех пор как осознал себя — собой. Темное мерцание Эа, блеск Альмарена — первого приюта Валар, чистый, прозрачный холод Утум-но-Хэлгора — его одинокой крепости… Мелькали чередой лица — ужасные и прекрасные, ненужные никому твари, с которыми он счел себя обязанным возиться, и — ученики. Вспоминая их живыми, такими, какими они были когда-то, и зная, что их больше нет, он мог лишь бессильно скрежетать зубами. Память, увы, была превосходная, не замутненная ничем, и безжалостно преподносила картину за картиной — зримо и ярко, доводя до исступления, скручивая в мучительной судороге. Сотни и тысячи раз прокручивалось перед мысленным взором прошлое, обжигая, как раскаленные угли. Казалось, что еще немного, и истерзанный разум покинет его, но — спасительное безумие не приходило. Это не для стихий. У него не было будущего, только прошлое — зато разнообразное. Мелькор пытался, в минуты особого отчаяния и бессилия, сосредоточиться на том хорошем и радостном, что видел (это казалось слабостью, но сознание, расщепляясь в бесконечной пытке, отказывалось противиться порыву), — и не мог. Любое такое воспоминание тотчас же заволакивалось тенью, лилась кровь, проносилась череда знакомых лиц, искаженных горем, болью и яростью. Это было хуже незаживающих ран. Конечно, каяться он и не думал. Никогда больше его не увидят на коленях и мольбу о пощаде — не услышат. Может, Творец до сих пор чего-то подобного от него дожидается… Да лучше уж на цепи в ошейнике сидеть, чем перед Единым и иже с ним на задних лапках бегать.