Архоны Звезд - Элисон Бэрд Страница 57

Элнемора. Имя древней богини Неморы, богини вулканического огня, что обитает в пылающем сердце мира. Мандрагор попятился. Она безумна? Пьяна? Одержима?

— Я — архон этого мира, который давным-давно восстал против своего рода. Меня изгнали, запретили являться во плоти — доныне. И вот я нашла сосуд, желающий меня принять. А Эйлия — она всего лишь служанка, дух луны, самая мелочь из тех, кого мы ненавидим. Они действуют через ее посредство, но через ее страдание и их можно заставить страдать. И ты убьешь ее, наш Морлин. — Она протянула белую руку с длинными пальцами, и острые кроваво-красные ногти были едва ли короче, чем у него самого. И рот у нее был алый, сверкающий краской, изогнутый в улыбке, а женщина глядела на него слишком уж блестящими глазами. — Ах, как это приятно — снова одеться в плоть, свободно расхаживать по этой плоскости. — Мандрагор отодвинулся от бледной руки. — Но мне кажется, эта форма тебе неприятна? Я ее изменю.

Тут же перед ним явилась Эйлия в облаке пушистых волос, и ее огромные глаза смотрели на него. Мандрагор стиснул кулаки, ногти вонзились в ладони. Она улыбнулась и протянула руку, грациозная, как лилия на стебле. Одета она была в то же платье, красное, как горящие угли, из-под него была видна скульптурная линия одного плеча и ямочка на горле. Мандрагора просто замутило от такого наглого похищения чужого облика, и все же он глаз не мог оторвать.

— Видишь? — спросил тихий голос Эйлии. — Я могу быть всем, чем пожелаю, Мандрагор, — или чем пожелаешь ты. Тебе стоит только попросить.

Она была так похожа… прежняя тяга воззвала к нему, неодолимая, как поток, подхватывающий пловца и уносящий его в море. Но тут же в нем взметнулось отвращение: отвращение к тому, что им так вертят, превращают в животное, повинующееся своим инстинктам. Яростная гордость — единственное, что у него еще оставалось, — пришла на помощь. Огромным усилием воли, какого никогда он не знал раньше, Мандрагор отвел глаза. Синдра, или то, что ею владело, хотела привязать его к себе — точно так же, как раньше стремился он привязать к себе Эйлию. Но пусть он продал свою жизнь и самое свое тело темному архону, разум его все еще ревниво отстаивал свою свободу.

— Прибереги свое чародейство для врага, — сказал он с оскорбительной небрежностью и отодвинулся. — На меня оно не действует.

Сладострастный смех был ему ответом, и по голосу Мандрагор понял, что она вернулась к своему собственному облику.

Он вихрем вылетел из комнаты, зашагал по коридорам, и немногие оставшиеся вассалы разбегались от его развевающейся темной мантии и мертвенно-бледного лица. В одиночестве своих покоев он захлопнул за собой дверь и сбросил мантию на пол. Синдра — всего лишь мелкая неприятность: скорее всего напилась какого-нибудь зелья и обезумела. Главная угроза — Трина Лиа, и что с ней делать? Быть может, Дамион Атариэль сыграл ему на руку, вернувшись и предъявив права на Эйлию. Теперь ее легче будет убить — убить их обоих. Ревность и ненависть пришли теперь ему на помощь. Мысленным взором он увидел их вместе и смог ощутить необходимую ему ярость — необходимую, чтобы биться с ними, уцелеть самому. Ненависть была союзником, той темной дверью, через которую приходила сила. Мандрагор вцепился в собственную одежду, не замечая, как рвет ее когтями. Отпустив ее, он подошел к ящичку, где хранил эликсир амброзии, выпил его и ощутил, как физическая его суть отступает и разум отделяется от тела с прежним ощущением свободы. Лежа здесь, он оказывался изъят из круга разворачивающихся событий и от увядания тела, как во время сна в курительной комнате. Он мог бесстрастно смотреть на осунувшееся лицо с его призрачной бледностью и ярко выступающими шрамами, на красно-золотые волосы, сбившиеся в беспорядке. Это было куда большее отстранение, чем смотреть на свое изображение в зеркале, потому что это была не тень, а сам предмет. Отстраненно он смотрел, как медленно поднимается в дыхании грудная клетка под черным шелком, и знал, что если натянутая нить между этим телом и его нематериальной сущностью будет перерезана, то оно затихнет навсегда.

«И если придет конец ему, будет ли это концом и мне? Что станет с этой искрой сознания — будет она существовать или исчезнет? И если исчезнет, не будет ли это освобождением?»

Стряхнув с себя эти мысли, Мандрагор решил, что будет проецировать себя невидимым, а передвигаться — среди немногих оставшихся придворных. Наверное, он отчаялся, если ищет столь жалкое общество, но одиночество стало невыносимым. Слишком человек, чтобы быть лоананом, слишком дракон, чтобы жить среди людей, всю жизнь он провел на границах. Он плыл из комнаты в комнату, из коридора в коридор, и никто теперь не убегал от него, невидимого. Он шел среди своего народа как призрак, наблюдая за ними, слушая разговоры.

Вскоре он услышал собственное имя и пошел на звук голосов, раздававшихся в жутковатом пустом пространстве бального зала. Там собрались моругеи, и Роглаг был с ними.

— Нечего нам здесь ошиваться. Я не понимаю, что творит Мандрагор, — говорил царь гоблинов. — Я в любом случае сматываюсь.

— Я слез не пролью, когда он подохнет, — сказал другой. — Пусть его императрица захватит. Мы тогда будем свободны.

— Свободны, — буркнул царь. — Да они нас не трогали, пока не появился он. И когда его не будет, опять оставят нас в покое.

Мандрагор услышал достаточно, и удалился тем же путем, что пришел.

Тут же явились демоны, по одной эфирной форме с каждой стороны. Эломбар сунулся звериной мордой в лицо Мандрагора:

— Идиот! Отчего ты сам не смоешься и не явишься на Омбар? Ты стал нашим союзником, к добру или к беде, и теперь тебе осталось только быть с нами или погибнуть. Не думаешь ли ты, что Трина Лиа пощадит тебя? Или что мы бессильны не дать тебе обратиться против нас, чтобы ты творил, что хотел? Мы тебя сделали, и ты наш.

Мандрагор рассмеялся — сухо и невесело.

— Ты боишься, архон, — ведь ты же архон? Ты страшишься, что твое оружие имеет свой собственный разум и может повернуться в твоей руке и поразить тебя?

— Увидим. Императрица пришла со своей армией, чтобы уничтожить тебя. Улетай и останься жить, либо оставайся и будь сражен. Ты полагаешь, что это тебе решать, но ты ошибаешься.

Они вошли в его личную комнату. Архон показал на распростертое тело Мандрагора, и тот смотрел, глазам своим не веря, как тело, будто по собственной воле, встало на ноги. Оно подошло к двери, вышло в коридор и слышно было, как оно сказало лоанеям — его голосом, но не его словами:

— Мы летим на Омбар. Таков мой приказ!

Эфирная форма Мандрагора погналась за украденной собственной плотью и увидела, как под высоким потолком зала тело стало принимать облик дракона.

Мандрагор, ужаснувшись, подчинил тело собственной воле. Появлялась и исчезала чешуя на лице и на теле, удлинялись и тут же снова сокращались клыки и когти. Он вернулся в тело и подчинил его себе, но уже не было ощущения абсолютного контроля. Он ощутил, что заключен в двух тюрьмах: в этом ненавистном замке и в собственной плоти, которая была придумана и намеренно выведена архоном Валдуром, чтобы потом овладеть ею — инструментом, вещью, которой пользуются. Мандрагор смотрел на собственные руки, на кости в переплетении жил. Согнул и разогнул пальцы с острыми когтями. Они повиновались ему.