Ратник. Демоны крови - Андрей Посняков Страница 57

— Буквально через пару дней… в крайнем случае — в следующую пятницу. А что вы так разволновались?

— Признаюсь, меня немного смущает обратный путь, — поставив бокал, негромко промолвил гость.

— А не надо смущаться! — расхохотался доктор. — Нет, в самом деле, не надо. Все будет так, что никакие пограничники ничего не заметят. Уверяю вас — и ухом не поведут. А вот как вы будете добираться до Ленинграда без документов…

— А это уж, извините, Отто, не ваша забота, — угрюмо хохотнул Михаил. — Поверьте, есть надежные люди.

— Из вашего криминального прошлого? — господин Лаатс насмешливо скривил губы. — Впрочем, у вас и настоящее вполне криминально. Ну-ну, не обижайтесь, дружище! Налейте-ка лучше еще! Как вам эти американцы?

— Да неплохо. Но все-таки я бы предпочел англичан… или немцев.

— Тогда… Оскар Йост — устроит?

— О, это будет чудесно!

Быстро поднявшись, доктор заменил пластинку и широко улыбнулся:

— Знал, что именно так вы и скажете! Кстати, а как у вас в СССР с танцевальной музыкой? Выходят пластинки?

— Гм… — Миша ненадолго задумался. — Ну как же, есть артисты. Тот же Утесов…

— О, Утесов — это неплохо, очень неплохо!

— И еще Вертинский мне нравится… Помните: «Пей, мой девочка, пей, моя милая, это плохое вино…»

— Оба мы нищие, — тут же подпел господин Лаатс. — Оба унылые, счастия нам не дано! Нет! Нет! Никогда не понимал декаданса. То ли дело — танцевальный оркестр, я ведь, друг мой Михель, оптимист по натуре.

Тут вдруг зазвонил телефон, тот самый, эбонитово-черный, выглядевший не то чтобы очень солидно, а скорее как-то зловеще. Наверное, с этого аппарата можно было бы запросто позвонить в ад.

— Слушаю! — подняв трубку, хозяин флигеля быстро заговорил по-немецки.

Этот язык Ратников знал плохо, да и то, что знал, относилось к какому-то средневековому диалекту…

— Опять они требуют роговицы! — бросив трубку, в сердцах выругался господин Лаатс. И, похоже, сам не заметил, что произнес эту фразу по-русски.

А у Миши все внутри екнуло — ну, вот оно! Значит, правильно предполагал — в этой клинике занимаются трансплантацией органов. Точнее сказать — органы здесь вырезают! У несчастных детей, подростков. Ну, как же, детские органы приживаются быстрее и служат дольше! Да и отторгаются не так часто, как взрослые. Курьер — пижон на красно-белом «мерсе» — забирает контейнеры и доставляет их куда надо. В будущее! А эта клиника — вот уж действительно Проклятая мыза! — наверняка в частной собственности. Да и связи у Лаатса… Никто и носа не сунет! Интересно, Машу они тоже намерены на запчасти пустить? Сволочи…

Наверное, у Михаила непроизвольно изменился взгляд, потому что господин Лаатс даже спросил с некоторым участливым испугом:

— Что с вами, дружище?

Дьявол тебе дружище!

— Немного волнует переход границы…

— Да не волнуйтесь вы, сколько раз уже говорить?! Не сомневайтесь, все пройдет нормально…

— А как потом возвратиться?

— И это уже продумано! Да уверяю вас, никаких проблем не будет! Вот, сами вспомните, когда вы появились, у вас имелись проблемы с местными пограничниками?

— Нет…

— Ну вот! А вы, думаете, они не слышали выстрелов? Не хотели попасть сюда? Увы… — доктор жестко прищурился. — Возможностей не хватает! И ни у кого не хватит, понимаете — ни у кого! Кстати, я как раз говорил с курьером… на вашу тему… Он согласен войти в долю!

— М-да, — тяжело вздохнул Миша. — Представляю, что же тогда достанется мне!

— Не бойтесь, по миру побираться не пустим! Кстати, а давайте-ка составим самый полный реестр… возможно более полный. Что, вы говорили, у вас имеется-то — Модильяни?

— И еще — Брак, Матисс, Пикассо… только не у меня, не совсем у меня.

— Но ведь это уже ваши проблемы, верно?

— Все так, — Ратников мотнул головой. — А Поленов вас не интересует? И еще — Коровин. Есть несколько эскизов, легко можно взять.

— Что за эскизы?

— Парижский цикл… Так возьмете?

— О, друг мой! — пьяно расхохотался доктор. — Не беспокойтесь, мы возьмем всё!

«Мы»… в который раз уже он говорит «мы»… Шайка! Наверняка есть еще кто-то… кто-то, кто в курсе всего, включая и пресловутые браслетики. Вряд ли таких людей много, быть может, один, два… курьер — наверняка, а охранники, медсестры и прочий обслуживающий персонал — просто пешки. А вот этот доктор Лаатс… тот еще тип! Циничен, умен, нахален и, похоже, абсолютно лишен всяких нравственных принципов. Врач ведь все-таки должен помогать людям! Так он и помогает. Одним за счет других.

А доктор пьянел все больше и больше, как видно, он принадлежал к тому не такому уж и малочисленному типу людей, которые напиваются достаточно редко, да и то — только в компании или вот — на пару с кем-либо, по большому счету все равно с кем, не это главное… главное — говорить, говорить, говорить… Изливать душу, вещать, словно оракул!

Вот и сейчас господин Отто Лаатс как раз и доходил до подобной кондиции, он уже не пил — швырял в себя коньяк, как грузчики швыряют тяжеленные мешки в прожорливое жерло корабельного трюма! Маленький, с тонкими губами, рот его ни на секунду не закрывался, как писали когда-то классики — «Остапа несло»!

И несло вполне пафосно! Господин доктор уже чувствовал себя величайшим знатоком искусства, причем изливал из себя суждения крайней непоследовательно — вот только что обругал дивизионистов и тут же похвалил Сера, обозвал нехорошим словом Коро (за что — было не очень понятно) и принялся восхищаться художниками барбизонской школы, потом перешел на музыку — как же без этого?

А Ратников все выжидал удобный момент для того, чтобы, будто бы случайно, перевести разговор на нужные рельсы. Вот для начала хотя бы на медицину…

— Медицина? — пьяно икнув, с надрывом переспросил Отто. — Что вы знаете о медицине, друг мой? Что вообще знает о медицине обыватель? Да ни черта! Только то, что мы, врачи, ему скажем. А мы ведь многое не договариваем, очень многое! Чтобы в медицине сделать прорыв, в любой ее области, нужны люди. И не добровольцы, нет! Ну, кто согласится добровольно принять препарат, если после этого шансы бедняги на жизнь упадут до одного-двух процентов? А кто добровольно согласится на декапитацию, грубо говоря, на то, чтобы ему оттяпали голову. Очень быстро оттяпали, иначе все гистологические исследования мозга коту под хвост, фикция! Никто на это не пойдет, естественно. Потому нам, медикам, приходится выкручиваться, все время выкручиваться, все время ходить на грани… Плесните-ка еще коньяка, Михель! Спасибо, дружище… Так. О чем это я? Ах да, о медицине…

Выплеснув в себя коньяк, доктор кривовато улыбнулся и продолжал:

— Медицина… Спасать людишек… хм… А для того, чтобы спасти, скажем — создать вакцину от чумы или гриппа, скольких таких же людишек нужно убить? Да-да, именно убить, заразив во имя эксперимента! И речь идет не о десятках — о тысячах! О сотнях тысяч! Для уверенности, для чистоты эксперимента — чем больше, тем лучше. Вы знаете, друг мой, какой всплеск был в медицинской науке сразу после Великой войны? А почему? Да все потому же — человеческий материал… все эти раненые, умирающие… а ведь могли и не умереть. Но должны, должны во имя науки! И я, ее скромный служитель… то, что я здесь делаю… О, это не только деньги! Это возможности, чудеснейшие возможности… уникальная аппаратура… ну где еще можно грамотно провести ту же декапитацию? И даже — тсс!!! — исследования на живых мозгах! После того, как «консервы» уже выпотрошены, зачем их сразу же убивать? Пусть послужат науке…