Меч и крест - Лада Лузина Страница 57

— Че?

— Он на всех кричит. Но дядя Киря сказал, чтобы я его не слушал, потому что я и сам — человек Божий. И картину мне в церкви показал, которую художник с нас рисовал…

— С кого это вас? — Возмущение все еще бурлило в ней, понемногу утихая.

Сумасшедший, как ни странно, был каким-то умиротворяющим — с беззлобными детскими глазами.

— С тех, кто жил в нашем доме, потому что мы к Богу ближе, — с готовностью разъяснил ей он.

— В сумасшедшем доме?

— Ага.

— Ясно. — Даша заметила, что одет убогий не так уж плохо, просто хрестоматийные Lee и футболка из Benettona обвисают на нем мешком. — А что еще тебе твой дядя рассказывал?

— Много чего, — похвастался Митя, кривя голову набок и закатывая глаза. — Сказал, что эта земля — плохая. И маме Бога тут не место. Лучше бы, говорит, ее в музее повесили…

— Так ты видел ее? — заинтриговалась Чуб. — И какая она, расскажи!

— Красивая очень, — с чувством сказал сумасшедший. — А глаза темные-темные. Без дна!

— Точно — Катя! — вывела Землепотрясная. — Ладно, пока. Некогда мне. Лечись, Митя! Ты — хороший парень.

* * *

Под землей Маше стало не по себе. Но это ощущение быстро прошло, и фонарь успокоился в ее руке. Раньше, когда она была маленькой, отец не раз брал ее с собой в «Подземное царство», и с тех пор здесь мало что изменилось — толстые змеи труб, убегающих в никуда, грязь и иллюзия загадки, рожденная темнотой и бесконечностью коридора.

«А еще здесь наверняка водятся крысы. Но об этом лучше сейчас не думать…»

Ковалева повесила фонарь на шею и достала из рюкзака свечу и кусочек мела.

Маленький дачный фонарик был бессилен перед безразмерной темнотой, как соломинка молочая, — его прямолинейный луч высвечивал только крохотные фрагменты. Но свеча сразу же дала округлый, равномерный свет — свеча умиротворяла.

Когда-то, держа такую же прихваченную из дома романтическую свечу в руках, десятилетняя Маша отправилась путешествовать по подземным коридорам, потрясенная разрешением отца, отпустившим ее в это волшебное, бесконечное путешествие.

Она шла и шла, совершенно одна, вдохновенно прислушиваясь к хрусту своих шагов, и перед каждым поворотом ее сердце обрывалось от страха и предчувствия чуда. И лишь десять лет спустя, сопоставив факты, она поняла причину столь чудесной отцовской беззаботности: он отпустил ее гулять по подвалам Контрактовых рядов, квадратных и герметичных, где заблудиться было попросту невозможно.

Маша медленно двинулась вперед, скрупулезно отмечая свой путь меловыми крестами и тщательно оглядываясь по сторонам, безуспешно тщась отыскать здесь нечто, что дало бы ей ключ к разгадке или хотя бы к размышлениям о ней.

«Я — как и мой отец, которому всегда больше всех надо», — неожиданно подумала она.

Туннель вильнул темным ответвлением коридора. Сколько она шла? Маша забыла посмотреть на часы, а под землей — это ощущение она помнила с детства — время словно останавливалось, становясь густым и неподвижным.

В конце подземелья прорисовались обвитые темнотой ворота.

Те самые — других здесь быть просто не могло.

Маша остановилась, набираясь мужества, — в отличие от тривиального городского коллектора, Кирилловские пещеры были опасной зоной.

«Но ведь именно ради них я и пришла сюда! — напомнила себе она. — Или все же стоит дождаться Дашу?»

Внезапно ее сердце подпрыгнуло. На стенах заплясал свет, и послышались чьи-то шаги — не Дашины, — слишком неосторожные, убежденные в собственной правоте, такими ходят только по знакомым дорожкам.

Маша Ковалева глупо замерла на месте: в лучшем случае это милиция, которая выдворит ее отсюда за шкирку. В худшем…

«Я пропала!»

Из-за ворот выскользнули двое. Их лица, искаженные темными тенями, показались ей страшными — нечеловеческими. Но на головах были знакомые рабочие каски с фонариками на лбу.

— О! О! — сказал один.

— Стой! — крикнул другой.

Но Маша и так не могла бежать: все неожиданное и внезапное мгновенно парализовывало ее, тупо и безнадежно. Двое шли к ней, похабно улыбаясь. Один (тот, кто сказал «О!»), в испачканной полосатой рубахе, приблизился к «подземной царевне» вплотную.

— Какая птичка к нам залетела, а, Олежа? — присвистнул он, разглядывая ее, словно нежданный выигрыш в лотерею.

— Она не птичка, а лягушка-путешественница, — поправил второй. — Ну, и что же ты тут делаешь? А, красотка?

— Я пришла… Мне было интересно… — прошептала Маша.

— Ну-ну, чем же мы интересуемся? — подхватил полосатый. — Сатанизмом? Жертвоприношениями? Смотри, Олежа, она даже свечу захватила… За упокой ее хотела поставить? Или за здравие Сатаны?

Полосатый отрывисто заржал.

Олежа молча взял свечу из ее рук и осклабился, подхватывая шутку:

— Не-е, ты гонишь… Она хотела, чтобы кто-то над вами свечку подержал. Так что давай, не томи девушку… — Он сделал недвусмысленный жест рукой.

И Машино сердце стремительно провалилось в живот, а живот взвыл от предчувствия кошмарного финала.

— Не надо… — распахнула глаза она.

— Ну вот, теперь уже «не надо», — пропел, паясничая, Олежа. — Какие вы, девушки, непостоянные. Так и сердце мужчине разбить можно.

Полосатый схватил ее за плечи и прижал к стене.

— Даша! — отчаянно заорала Маша. — Черт! — понадеялась на вчерашнее чудо она.

Чуда не случилось. Ее крик падал в воздух, как в вату: она зашла не так уж, но все же достаточно далеко для того, чтобы ее призывы гасли, не успев долететь до людей. И она понимала это…

— О, да здесь еще и Даша есть! — не переставал идиотничать второй. — Даша, Дашутка, беги сюда, тебя подружка зовет! Она одна за двоих отдуваться не хочет!

Маша истерично дернулась всем телом: правая ладонь полосатого решительно скользнула под ее рубаху и вскрыла обертку лифчика. Левой он сцепил ее руки сзади. Стало нестерпимо мерзко, в то же время как-то парадоксально все равно.

— Гы, какая классная цыцка! — Полосатый рывком задрал Машину рубаху, показывая другу лежащую у него на ладони грудь. Друг безудержно загоготал. — А тут у нас что припрятано, а, малышка?

Он торопливо дернул молнию на ее брюках.

— У, моя сладкая… Ну давай, малыш, давай… — Полосатый вдруг потек возбужденным потом, запыхтел и мешком повалил ее на землю, придавливая своим длинным телом. — Только не вздумай царапаться, сука! Не то… Эй, ты, брось свечу, сдерни с нее штаны!

Машины джинсы поползли на щиколотки, Полосатый нетерпеливо раздвинул бедрами ее ноги и закопошился у себя в паху.

— Ну, давай, засандаль ей! — крикнул «подсвечник». — Ты не один… Другим тоже хочетца!