Паутина Судеб - Елена Самойлова Страница 56

Но теперь я думаю, что тогда было легче. Угрозу можно было увидеть, почувствовать, вступить с ней в бой и отстоять свое право на жизнь и свободу, а как быть сейчас, когда все, что есть, – это пророчество, большую часть которого я не помню, видения в зеркале и предсказание безыменя? Когда приходится убегать не от аватаров, а от нагаданной судьбы? Право слово, я устала от этого.

Надеюсь, что эта гонка со временем закончится на пороге дома Лексея Вестникова…

Спустя всего час в небольшом дворике Элии царил хаос в миниатюре. Разумные волки, на которых я вновь наложила иллюзию низкорослых северных коньков, сновали перед домом, всячески путаясь под ногами, но тем не менее почему-то желая все проверить лично, тщательно обнюхать каждую сумку и каждый сверток, забираемый в дорогу. Я металась от крыльца в дом и обратно, дважды позабыв в горнице шапку и один раз – коробочку с мазью, которую Элия дала мне для заживающей руки.

Кстати о птичках. Шрам чесался немилосердно с самого утра, но поделать с этим ничего не могли ни мои заклинания, ни снадобья знахарки. Элия, перепробовав все возможные варианты, в конце концов махнула рукой, заявив, что так, судя по всему, и должно быть: воспаления нет, инфекции тоже, скорее всего, у меня просто индивидуальная реакция на ускоренное заживление. Я в ответ только хмыкнула – знала бы Элия, насколько ускоренное…

Мы уже почти были в дверях, когда Ветер, неловко проходя мимо, случайно зацепил ногой за длинный ремень моей сумки, стоящей раскрытой на низкой лавке – я как раз собиралась уложить туда мазь и свежие бинты на всякий случай, который, как известно, бывает разным. Сумка, естественно, рухнула на пол, подтвердив бытующее в народе мнение о том, что хлеб всегда падает маслом вниз, а торба – дном вверх!

Вначале раздался негромкий хлопок, потом скрежет и лязг – и всего через несколько секунд на полу возвышалась куча разного барахла, доходившая мне немногим выше колена. Наверху этой куча-мала скромно примостились опустевшая сумка и потрепанное, слегка облезшее чучелко сиреневой птички с непомерно длинным клювом и довольно широкими крыльями, гнездившееся у меня в сумке последние лет пять точно.

Вот только начни вспоминать о птицах – непременно это чучело вылезает. Я уже всерьез заподозрила, что сиреневое недоразумение на самом деле та самая птица обломинго, которую никто не видел, но о которой все знают. Избавиться бы от нее, так, на всякий случай, только вот спихнуть этот надоевший и никому не нужный хлам мне так и не удалось, несмотря на все попытки.

– Ев, – севшим голосом пробормотала Элия, глядя на бардак посреди бывшей когда-то чистенькой и прибранной горницы, – я все понимаю – снадобья, книги, одежда… Я даже драный плащ понять могу… Но зачем… Всевышнего ради, зачем тебе таскать повсюду с собой облезлое чучело?!

– Не поверишь, – выдохнула я, – выбросить который год забываю.

– Вот в это я как раз почему-то верю… – Знахарка оглянулась и дернула за рукав столбом застывшего у дверей Ветра. Мальчишка поминутно краснел, бледнел и пытался выдавить из себя какие-то извинения, но поблескивающий, словно рыбья чешуя, рукав кольчуги притянул его взгляд, как заклинанием. Кстати… Кто положил кольчугу в мою сумку?! – Ветерок, ты помочь исправить содеянное не хочешь?

– Хочет, – вздохнула я, беря в руки сумку и перекладывая на стол чучело лет…цать назад замученной птички. – Вот только пока он в себя придет, мы с тобой, похоже, успеем собраться.

Впрочем, взывание к совести помогло, Ветерок перестал изображать из себя парализованную жертву малого василиска, и мы в шесть рук принялись закидывать вывалившиеся вещи обратно в сумку. В середине процесса упихивания свернутого в трубку мехового одеяла в относительно небольшую знахарскую «авоську» в горницу зашел Данте – поинтересоваться, что у нас случилось и почему мы так долго. Увидев, чем мы втроем занимаемся – Элия держит сумку максимально раскрытой, а мы с Ветром едва ли не кулаками утрамбовываем в нее одеяло, – он рассмеялся и спросил, нужна ли нам помощь в этом тяжком труде.

– Да какие ж мы ведуны, – пропыхтела я, заталкивая одеяло в бездонный артефакт, – если не сможем впихнуть невпихуемое?!

– Судя по тому, что задача успешно выполнена, – Данте подошел ближе, разбирая стремительно уменьшающуюся кучу вещей и только успевая подавать нам с Ветром свертки с едой, кое-как сложенную одежду и прочий нужный и не очень хлам, – ведуны вы хорошие.

– Это как сказать, – раздался от дверей голос Ладислава. Некромант был сонный, невыспавшийся и потому отличался повышенной раздражительностью и едкостью. – Я думал, что это моя специализация – за смертью ходить, но вы, юные дарования, заставляете меня поразмыслить о смене профессии. Между прочим, если бы я знал, что вы еще настолько не собраны в путь, я бы еще полчасика поспал.

Вещи наконец-то оказались на своем законном месте, то есть упрятанными где-то в недрах бездонной сумы, а я взяла со стола выуженное чучелко и, подойдя к Ладиславу, посмотрела на него как можно более честными глазами.

– Ну как ты мог обо мне так плохо подумать! Я вот целую сумку перевернула вверх дном, чтобы найти это для тебя! – С этими словами я торжественно впихнула в руки некроманта то самое чучелко, выкинуть которое у меня рука не поднималась уже несколько лет.

– И что мне, по-твоему, с этим делать? – Ладислав с брезгливо-удивленным выражением лица поднял чучелко за лапку, критически рассматривая подношение.

Я пожала плечами, посторонившись и пропуская в сени похрюкивающего от сдавленного смеха Ветра.

– Можешь торжественно похоронить ее в ближайшем болоте по дороге к Тишинке. Ты некромант, у тебя это лучше получится, – широко и абсолютно искренне улыбнулась я, радуясь, что наконец-то нашла кому сплавить так и не опознанное никем чучело.

– Ну с-с-спасибо, Евочка, – прошипел Ладислав, по-прежнему держа птичку за лапку на вытянутой руке, но почему-то не торопясь отправлять несчастное чучелко в свободный полет прямиком в печь. – Но, пожалуй, воздержусь. И так из местного болота, судя по всему, неплохое кладбище выходит.

Он на секунду задумался, а потом вдруг ослепительно улыбнулся, приобнимая меня за плечи и ненавязчиво увлекая за собой к выходу.

– Я тебе еще отдарюсь, красавица. Вот увидишь. И я в долгу не буду, и себя обделенной не почувствуешь. Только удели мне немного своего драгоценного времечка. Желательно наедине, хотя в моих силах сделать так, чтобы нам совершенно никто не мешал.

Я дернулась, высвобождаясь, и стрелой вылетела во двор, где меня уже поджидали нетерпеливо переминающиеся с лапы на лапу волки и хихикающий Ветер. На Ладислава я больше не оглядывалась, ощущая, как горят заалевшие щеки, но знала, что некромант довольно ухмыляется. Ладно, счет равный. Вот уж точно, отдарил за шутку с чучелком.

Мы уже выезжали из Бобруйских Хаток, когда нам с Ветром пришлось посторониться, пропуская в деревню всадника на приметном белом скакуне. Острый взгляд ярко-синих глаз скользнул по моему лицу – ощутимый, словно и впрямь кто провел по щеке незаточенной стороной лезвия ножа. Я вздрогнула, а всадник уже въехал в ворота Бобруйских Хаток, направляясь… Куда?