Афинский синдром - Александр Михайловский Страница 56

Пирогов был ошеломлен рассказом о том, что у нас делаются операции на сердце, и даже конечности, подвергшиеся травматической ампутации, конечно с соблюдением, определенных условий, могут быть снова пришиты к своему месту, и даже полностью восстановить свои функции.

А самое главное доктора Пирогова провели в лабораторию микробиологии и гистологии и под мощным микроскопом показали весь тот микробиологический болезнетворно-патогенный зверинец, с которым вынужденно соседствует наш организм. Попутно доктору была объяснена роль асептики и антисептики в медицине. Заведующая лабораторией также рассказала Пирогову про антибиотики, и показала стерильную палатку, в которой пока в экспериментальных целях выращивались первые колонии грибков из рода пенициллум.

Наши медики, узнав, КТО посетил их, восторженно приветствовали великого русского хирурга. Пирогов был ошеломлен этим и обрадован.

После обхода госпиталя мы прошли в мой кабинет, куда наша прекрасная Мерседес принесла нам прекрасно сваренный кофе по-турецки и восточные сладости. Мы сидели за столом, и беседовали на темы, одинаково понятные медикам и в XIX и в XXI веке. Отведав кофе, и оценив его вкус, Николай Иванович достал из кармана кожаную сигаретницу и попросил у меня разрешения закурить. При виде сигары я нахмурился. И не только потому, что сам не курю, и не одобряю эту вредную привычку, а еще и потому, что курение стало причиной смерти Пирогова. Он умер в 1881 году от рака верней челюсти, вызванного курением. Надо как-то намекнуть Пирогову о том, к чему может привести его пристрастие к табаку. Тем более что это должно случиться всего через четыре года, а значит — опухоль уже наверное начала свое развитие. Во мне заговорил инстинкт врача — обследовать немедленно.

Видимо, Николай Иванович, заметив, как изменилось выражение моего лица при виде «этой гадости», то есть сигары, которую он держит в руках, извинился, и снова спрятал ее в сигаретницу.

— Игорь Петрович, — сказал Пирогов, — сегодня я увидел столько всего, сколько не видел за всю свою долгую жизнь. Я хочу просить вашего разрешения поработать немного в вашем госпитале, чтобы узнать хотя бы часть того, что известно вашим замечательным докторам. Мои потребности скромные, и я не доставлю вам больших затруднений своим присутствием.

— Николай Иванович, — ответил я, — вы можете чувствовать у нас, как у себя дома, и быть у нас столько, сколько вам вздумается. Считайте, что вы патриарх военно-полевой хирургии, и приехали в гости к любящим вас правнукам. Все мои коллеги будут горды тем, что вместе с ними трудится такой гениальный хирург и великий ученый, как Николай Иванович Пирогов.

Кроме того, мы и так задумывались о том, чтобы открыть при нашем госпитале «Высшие курсы для повышения врачебной квалификации». Русским докторам знания обойдутся бесплатно, иностранцы же будут платить за это удовольствие немалую сумму. С таким авторитетом, как профессор Пирогов, который одним из первых пройдет стажировку в нашем центре, «Высшие курсы» станут самым известным учебным заведением для медиков всего мира!

7 июля (25 июня) 1877 года. около 10:00, Великое княжество Румыния. Бухарест, железнодорожный вокзал.

Великая княгиня Мария Александровна.

После Киева все, что запомнилось мне от этого путешествия, были пыль и жара. Очень душно, невозможно даже приоткрыть окна в вагоне, потому что сухой и горячий ветер бросал в них горсти пыли, и клубы паровозного дыма. Мои крошки все время просили пить, и обливающаяся потом Энн, просто сбивалась с ног. Эти сухие, выжженные жарким летним солнцем степи, они, наверное, похожи на преддверие ада. Но, несмотря на все трудности, мы все, и князья и слуги, были счастливы. Мы ехали каждый навстречу к своей мечте. Меня в Болгарии ждали ПапА и братец Мака, а также мой милый и глупый Фредди. Но, несмотря ни на что, я его все равно люблю.

Сержа Лейхтенбергского ждала его любимая Ирэн. Он просто сходил с ума от любви к ней. Серж немного не от мира сего. Ему, наверное, надо было родиться лет за триста до нашего времени. Вот, дожил он до двадцати восьми лет холостым, так и не отыскав своего идеала. А потом, вдруг Амур прицелился, и поразил его стрелой прямо в сердце с первого выстрела. То есть, с первого взгляда прекрасных глаз. Нам ли женщинам не понять его страдания.

Теперь счастье Сержа зависит только от моего ПапА. Если он даст свое разрешение на брак, то князь Романовский, герцог Лейхтенбергский и граф Богарне будет самым счастливым человеком на свете. Если не даст, то тогда Серж станет самым несчастным влюбленным в мире. Мы, потомки императора Николая I, в этом смысле самые бесправные люди, нас выдают замуж и женят исходя из политической целесообразности, а наши чувства в расчет обычно не берутся. Куда легче моей верной Энн Дуглас, и семье ее брата, Роберта Мак Нейла. Ни жениху Энн, ни ей самой, не нужны ничьи разрешения для вступления в брак. Им даже не помешает то, что поручик Бесоев православный, а Энн католичка. Она уже выразила согласие перейти в веру своего мужа. Совет им да любовь.

Я могу много рассказать Энн о том, что значит быть женой офицера. Ждать из похода. Гадать — жив ли? Рожать детей, когда мужа нет рядом, и все время надеяться на лучшее. Но Энн сильная, как и все горцы, она выдержит. Роберту Мак Нейлу, как мне по секрету сказал Серж, уже никогда больше не быть рыбаком. Как только его жена выздоровеет, он готов отдать все силы для борьбы за свободу своей Шотландии, порабощенной англичанами. Конечно, делать это он будет под руководством опытных югоросских специалистов по тайной войне, и тогда Виктории предстоит с утра до вечера исполнять гимн: «Боже, спаси королеву», потому, что никто другой ее уже не спасет.

Когда я подумала об Энн и семье ее брата, которым предстоит отправиться дальше, в столицу Югороссии, то у меня в голове стал складываться ПЛАН. Серж Лейхтенбергский, который тоже направляется в ту сторону, при этом почему-то использовал глагол «лететь». Я думаю, что это у него от большой любви к мадмуазель Ирине, из-за чего он летает, как на крыльях. Мой ПЛАН заключался в том, чтобы упросить ПапА разрешить мне вместе с Фредди посетить Константинополь. Я хочу лично встретиться с господами Ларионовым, Бережным и Тамбовцевым, и поблагодарить этих замечательных людей за то участие, которое они приняли в судьбе моей семьи. Да, кстати, Минни, которая тоже едет с нами на юг, обязательно должна посетить этот город. У маленького Георгия подозрение на чахотку, так что, скорее всего, обследовать и лечить его будет тот же врач, что и супругу Роберта Мак Нейла.

Бухарест, как выразился Серж, был одной «большой деревней». Жара еще не наступила, но солнце уже палила так, будто сговорилось с моей свекровью. Кстати, всю дорогу адъютант Сержа покупал на вокзалах ситро в бутылках, а потом, через час-два, приносил его нам женщинам восхитительно холодным, что в такую жару было настоящим чудом. Мы с Минни долго пытали посмеивающегося Сержа, который и был инициатором этой проказы, но он только посмеивался и отвечал нам странными словами: «Я не волшебник, я только учусь». Потом сжалился, и рассказал в чем секрет. Оказывается, что бутылки с ситро, обернули самым обычным полотном, смоченным в мокрой воде. Потом плетеные веревочные сетки с такими бутылками вывешивали за окно вагона. Важно, чтобы в этом случае поезд двигался. И вот фокус — проходит какое-то время, и полотно становится сухим, а ситро холодным. Я так ничего и не поняла из его объяснений про «охлаждение испарением», но совершенно точно, что этот впечатляющий трюк ему подсказали выходцы из России 2012 года. Интересно, а если мою свекровь завернуть в мокрое полотно и выставить на ветер, сможет ли это хоть немного остудить ее пышущий злобой желчный характер. Хотя, наверное, это уже будет слишком жестоко. Вот миссис Вильсон это совсем другое дело…