Работа для рыжих - Юлия Фирсанова Страница 56

Если рассуждать логически, то кто-то вбухал чертову уйму магии, чтобы проторить путь, а значит, потратить еще чуточку сил и средств на обустройство постоялого двора или гостевого домика для него не проблема. Хотелось верить, что неизвестные строители мыслили столь же практично и стройно, как я. Ну или, на худой конец, тоже любили удобства.

Шорох копыт, скрип сбруи, лесные звуки, долетавшие сквозь защиту несколько сглаженными и приглушенными, стали настолько привычным фоном, что я непроизвольно вздрогнула, заслышав впереди уже под вечер панический бабий вой-причет:

— А-в-а-вааа!!! Сынушко, да как же это?! Родненьки-и-й!

Вслед за голосовым сопровождением появился и первый форпост цивилизации у заклятой дороги. Ну форпост — это, конечно, громко сказано, не замок, не башня какая-то. А вполне себе симпатичный добротный деревянный домишко, крытый огромными, чумовыми желто-красными листьями, по виду больше всего напоминавшими перья из крыла птицы. Невысокий заборчик подсказывал вполне четко, что сие поселение включено в общий охранный контур и не столько защищает обитателей от леса, сколько препятствует утеканию животных ресурсов за ограду. Вон птица по двору ходит, какое-то задумчивое копытно-рогатое создание вроде козы жует траву, оно настолько меланхолично, что его даже бабьи вопли не переполошили.

У левого края избы сложена поленница, прикрытая поверху дерюжкой. Рядом колода, залитая кровью, будто на ней кололи порося, изрядных размеров топорик, рядом с топориком — упавший без чувств худенький постреленок. Тут же, в пыли, причитающая над ним баба на сносях, пытающаяся как-то приладить уже промокшую от красного потока тряпицу на ладонь мальчонки. Ё-моё, это сколько ж из пацана натекло уже? И главное, сколько осталось? Тут и так-то три кости и кружка крови, все ребра можно пальцами пересчитать, штаны над впалым животом и те на веревке держатся.

Размышлять было некогда, наплевав на законы вежливости и правила гостеприимства, я послала Дэлькора через заборчик. Конь взметнулся вверх птичкой-ласточкой категории «птица рох» и мягко опустился у самой поленницы, только что пернатых серой расцветки шуганул малость. Я соскочила с жеребца и с деловитой суровостью рявкнула:

— Я целитель! — ухватила ладонь пацаненка, выскользнувшую из мокрых от крови рук матери.

— Иса! Лед! Пусть кровь замрет! — слетели с губ слова, и морозно проблескивающая льдисто-голубым руна легла поверх горячего потока, унимая его, запирая живую влагу внутри тела.

Теперь удалось рассмотреть травму получше. Как там по классификации, задолбленной намертво в институте, рубленая получается? Да уж, ни фига себе рубленая, пацан каким-то чудом умудрился почти отрубить себе пол-ладони разом. Решил, глупый, вместо дерева на мясе попрактиковаться и не нашел более подходящего материала? Вся эта белиберда мелькала где-то на периферии сознания, пока я вызывала к жизни свой любимый набор целительных рун и скрепляла их для верности руной ингус. Может, для заживления раны первичным натяжением, как говорят медики, совершенно необходим целый ряд условий вроде отсутствия микробов и четкого совмещения краев, но, хвала моим дорогим рунам, они позаботились обо всем. Свет, похожий на маленькое солнышко, засиял вокруг травмированной ладони парнишки и исчез, оставляя после себя чистую гладкую поверхность без малейшего следочка шрама.

«Сработало!» — ликующе стукнуло замершее в ожидании чуда сердце, и только тогда я услышала, как всхлипывает, закусив рот рукавом, беременная баба, возмущенно квохчут распуганные нашим вторжением птицы, кричит что-то ликующее Фаль. «Опять задарма», — пробормотал тихо Киз, впрочем вроде пробормотал больше для проформы, нежели в укор. А еще я услышала, как молчит за спиной Гиз, спокойный, собранно-сосредоточенный. Он был рядом все время, которое мне потребовалось на то, чтобы призвать рунную магию, охранял, следил, чтобы никто и ничто не стало помехой чарам.

В голове ко всем этим звукам примешивался еще и легкий звон, кажется, переволновалась я за паренька. Н-да, а чего он, кстати, до сих пор в себя не приходит?

Не-эт, уже вон реснички белесые дрогнули, глаза распахнул, а на лице чистая паника, ладошку сразу к лицу дернул и лужицей стек назад, в дворовую пыль, с неземным выражением облечения и дурацкой улыбкой на лице.

— Померещилось… мамань, мне така жуть померещилась… — поделился он, чуть заикаясь. Услышал, что мать рядом, а чего ж не услышать, когда ее всхлипы всю нашу какофонию перебивали.

— Сына-а, живой, здоровый! — взвыла маманя с новой силой, обхватила свое чадушко и прижала к пышной груди и животу так крепко, что сама охнула.

— Эй, тебе бы пойти прилечь, в положении волноваться вредно, а то еще родишь до срока, а я роды принимать не умею, — осторожно предостерегла я женщину.

Та отлипла от сына и, как была на карачках, поползла ко мне с явным намерением уцепить за одежду и сказать все как есть. Глаза из-под таких же белесых ресничек, как у пацана, фанатично проблескивали:

— Кори, сам Гар вас сюда послал!

— Надо же, угадала, — задумчиво фыркнул сбоку Киз.

— Кабы не ар ваш целительный великой силы, сына бы не уберегла! Помер бы, аль увечным навек остался! Чем отплатить вам за спасение?

— Переночевать пустите и покормите, — предложила я реальный бартер. — А то мы с утра в дороге. Подустали.

— Конечно, конечно, — подхватилась было, засуетившись, баба, да ахнула снова и схватилась за живот.

— Отлежись сначала, пацан твой покажет, куда лошадей поставить, — твердо приказал ей Киз и подхватил под локоть, не давая ринуться куда не след и тем навредить себе до такой степени, чтобы мне и впрямь пришлось в спешном порядке осваивать акушерские приемы.