Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан Страница 56

Мысли его блуждали, и те стихи, которые он слышал раньше, страдая от боли, снова пришли на ум:

Братья начнут

биться друг с другом,

родичи близкие

в распрях погибнут;

тягостно в мире,

великий блуд,

век мечей и секир,

треснут щиты,

век бурь и волков

до гибели мира;

щадить человек

человека не станет... [11]

Он заставлял себя снова и снова обращаться к молитве. Он был вынужден как следует напрячься, чтобы сосредоточиться, не слы­шать ничего, кроме слов внутри себя, и в то же время ему пришлось расслабиться, отказаться от обыденных мыслей, чтобы впустить в сознание Бога. «Почему ты избрал меня, Господи? Чего ты хочешь от меня?»

Деревья с набухшими почками, росшие вдоль реки, тянули к не­бу свои ветви, как будто тоже умоляя Бога дать им ответ.

На берегу что-то промелькнуло, какое-то светлое пятно.

Жеан вгляделся во тьму. Кто-то наблюдал за баржей всего в два­дцати шагах от них. Сначала Жеан решил, что там ребенок, но, ког­да баржа подъехала ближе, он увидел весьма странное существо. «Девочка», — решил он, точнее, кто-то женского пола. Она была нищенкой, поскольку ее тело прикрывало только грубое одеяло из грязной шерсти. Но ее лицо поистине заслуживало внимательного взгляда. Оно было и не детским, и не взрослым. Оно как будто за­стряло между младенчеством и зрелостью, чудовищно вытянутое, бледное и сморщенное, с горящими ненавистью глазами. Жеан по­думал, что она, наверное, умирает с голоду, однако невозможно го­лодать, живя у самой реки, где полно рыбы.

— Ты видел? — спросил Жеан, указывая на фигуру.

— Что? — спросил Фастар.

— Там, на берегу, ребенок.

— Я никого не видел, — сказал Фастар. — Ты, монах, с нами не шути, а то мы сами так пошутим, что не обрадуешься.

Жеан не мог поверить, что викинг не видел ребенка, однако, ког­да он сам обернулся, странного создания на берегу уже не было. Он снова сосредоточился на молитве, стараясь больше не думать ни о чем. Только то лицо так и стояло перед глазами, лицо ребенка, ко­торый видел слишком много страданий, лицо, сверлившее его не­подвижным взглядом, в котором он читал только враждебность.

Плот приближался к излучине реки, где на широком и низком берегу возвышалось несколько домиков. Большое деревянное рас­пятие стояло в начале дороги на Мон-Жу, по которой можно было затем попасть в Италию, в Рим.

— Это и есть то место, монах? — Вопрос задал Офети, толстяк и великан.

— Оно самое, — ответил Жеан. — Вы подождите здесь, а я схо­жу поговорю.

— Рабу не положено указывать хозяевам, — заметил Офети.

Исповедник смерил большого викинга мрачным взглядом.

— Ты сейчас на моей земле, — заявил монах, — и все, о чем меч­таешь, все, чего добьешься, зависит от меня. Если хочешь выжить, будешь делать так, как я скажу.

— Ты поклялся служить нам.

— И я держу слово, — заверил Жеан. — Вы сейчас нуждаетесь во мне, поэтому не позволяйте гордыне ослепить вас. Я послужу вам лучше всего, если сам вас поведу. Первое, что вам требуется сделать, — купить здесь одеяла и, если повезет, палатку или даже две. Местные крестьяне такое продают. Если в горах нам негде бу­дет укрыться, мы замерзнем насмерть.

Офети поглядел на исповедника и согласно кивнул. Затем повер­нулся к Фастару.

— У этих монахов в голове дерьма больше, чем в коровнике, — заметил он, — однако суть они улавливают прекрасно. Пусть ко­мандует нами до тех пор, пока от него есть польза.

На берегу их встретили недоверчивыми взглядами, однако ры­бак, сидевший тут же, проявил благоразумие и, заботясь о бла­гополучии семьи, не стал задавать северянам лишних вопросов. Жеан снова пояснил, что это его телохранители, нанятые сопровож­дать его на пути в Рим. Рыбак кивнул норманнам и забормотал, как сильно он благодарен Богу за то, что этих людей можно купить, по­тому что, если бы их нельзя было купить, вся страна лежала бы в ру­инах. Потом он взял их деньги и отправил своего сына за одеялами и двумя небольшими палатками.

Когда мальчик вернулся, берсеркеры пустились в путь во гла­ве с Жеаном направляясь к ледяным горам и долине черного святого.