Эффект преломления - Диана Удовиченко Страница 56

— Нечего им тут делать! Прочь, прочь! Но как я запрещу? Нельзя…

Лицо ее исказилось яростью, сделалось жутким, ведьмовским, похожим на уродливую маску. Теперь уже никто не сказал бы, что Эржебета молода. Черный человек возник рядом, хихикал, кривлялся. Топнув ногою, графиня прошла в свои покои. Дорка побежала следом.

В комнате Эржебета снова принялась расхаживать из угла в угол. Черный человек стоял возле двери, сложив руки на груди, ждал чего-то.

— Откажите им, госпожа, — понимающе проговорила Дорка.

— Как? — взвизгнула Эржебета. — Что люди подумают? Мужья их что скажут?

Словно ища выход снедавшей ее злобе, графиня распахнула дверь, увидала в коридоре испуганных, жмущихся по углам служанок. Медленно двинулась вдоль неровного ряда, останавливаясь напротив каждой, заглядывая в лицо. Девушки съеживались от ужаса, когда возле них оказывалась жестокая госпожа.

— В подвал их, — наконец со злобой приказала Эржебета. — Запереть!

Черный человек одобрительно кивнул.

— А этих? — угодливо переспросила Дорка, указывая на Агнешку с Пирошкою.

Графиня пренебрежительно хмыкнула:

— Кому нужны старухи? Да и кто-то же должен мне прислуживать.

— А ну-ка, быстро пошли! Слыхали, что госпожа приказала?

Дорка, словно овец, погнала девушек вниз. Била запоздавших. Несчастные, не понимая, за что их наказывают, плакали и дрожали.

— Молчите! Молчите лучше, не доводите до греха!

В подвале было сыро и промозгло, где-то капала вода. Ни тюфяков, ни соломы — лишь гнилое тряпье на полу.

— Сидите тихо! — Дорка впихнула служанок в каземат, захлопнула за ними дверь, повернула ключ в замке. — Молчите, не плачьте, не жалуйтесь — и тогда, может быть, останетесь живы.

Вечером приехали дочери. Веселые, счастливые, каждая с семьей, свитой, служанками. А муж Анны, Николаус Зриньи, еще и любимую гончую с собою в бричке привез.

Эржебета, как полагалось доброй хозяйке, стояла на крыльце дома. Только радушия не было на ее лице.

Анна с Катериной побежали к матери, ласкались, целовали белые щеки. Неласкова была Эржебета. Смотрела хмуро, цедила слова сквозь плотно стиснутые зубы.

— Видать, помешали ей дочки-то, — шептала Агнешка. — Развлечься хотела графинька наша, для того и девок столько взяла.

— А сейчас со злобы уморит их всех в подвале, — подхватила Пирошка. — Хоть так потешится.

— Посмотри, мама, на внуков, — ластилась Анна. — Вот старшенький мой, Ференц, в честь отца назван. А вот — Эржебета. Она похожа на тебя, мамочка!

— Грязная кровь, дурное семя, — бросила графиня, едва взглянув на миловидных детей.

Развернулась и ушла в замок. Дочери переглянулись.

— Мама не изменилась, — грустно проговорила Катерина.

— Но она все равно наша мама, — сквозь слезы ответила Анна. — Что ж, будем терпеть, сестричка. Душевный недуг не излечивается…

Казалось, вскоре Эржебета успокоилась. Она по-прежнему ходила на грязи, только теперь ее сопровождали дочери. По вечерам вся семья собиралась за большим, богато накрытым столом, и тогда в обеденной зале звенел веселый смех.

— Хохочут графья, — говорила Агнешка. — Жрут все. А девки-то там небось голодные.

— Три дня и три ночи уж, — вздыхала Пирошка. — Не от голода помрут, так от сырости косточки их сгниют.

День уходил за днем. Казалось, графиня и не вспоминает о запертых служанках.

Однажды, теплым вечером, когда Эржебета уже собиралась ложиться спать, в комнату вбежала Дорка, рухнула на колени:

— Простите, госпожа! Я недосмотрела!

Графиня вопросительно приподняла бровь:

— Девки?..

— Все… мертвы… — задыхаясь, вымолвила служанка.

В комнате раздался тихий смех Черного человека.

Бешено взвизгнув, Эржебета рванула с гвоздя на стене плеть. Взмахнула с силой — сыромятные ремни загуляли по голове, плечам, лицу Дорки. Била без разбору, не боялась искалечить виновницу. Когда рука устала, отшвырнула плетку, тихо сказала:

— Иди теперь, убирай там.

Окровавленная Дорка поднялась, пошатываясь. Утерла с лица струйки крови:

— Как убирать?

— А как проворонила — так и расхлебывай! — зарычала Эржебета.

Дорка больше не посмела возражать, поклонилась и, пятясь, вышла из комнаты, утирая подолом кровь. Люта графиня. Ну да понять можно. Ее, Доркина вина. Спасибо, жива осталась. Что же делать с покойницами? Добрела до ямы с известью, которую приготовили для побелки замковой стены, но еще не успели загасить.

Засыпать. А когда плоть отойдет от кости — зарыть потихоньку в лесу…

Так она и сделала. И еще неделю, пока семьи Зриньи и Хоммонаи, ничего не подозревая, развлекались на отдыхе, Дорка прятала по ночам покойниц. Трех сбросила в замковый ров, наполненный жидкой грязью, остальных по очереди закапывала в лесу. За это время раны от графской плетки покрылись струпьями, руки разъело едва не до кости, даже рукавицы не спасали, а волосы и одежда, казалось, навсегда пропитались трупной вонью. Но Дорка выполнила приказ госпожи. Похоронив последнюю девку, упала на четвереньки, давясь рвотой. Дорого стоит господское доверие…

Прошло две недели. Ночи становились все холоднее, да и днем солнце уже грело слабо. Сезон грязевых ванн подходил к концу. Приятным ясным вечером, когда воздух, казалось, звенел от чистоты, Николаус Зриньи доехал до опушки леса на коне, оставил его под присмотром слуги, а сам отправился на прогулку по лесу со своей гончей. Чуть позади, чтобы не мешать хозяину, плелись сопровождавшие его лакеи.

Собака носилась от дерева к дереву, делала стойку, лаяла на белок и птиц. Николаус улыбался собачьей радости, и на душе у него было спокойно.

Стемнело, Зриньи повернул назад. Вдруг гончая бросилась куда-то вбок и пропала.

— Ласка! Ласка, ко мне! — кричал Николаус. — Эй вы, бездельники, ищите собаку! Она одна дороже вас всех стоит! Пропадет — шкуры спущу!

Перепуганные слуги бросились разыскивать пропажу. Но вскоре Ласка сама вынырнула из леса. Она что-то тащила в зубах. Когда собака подбежала поближе, стало видно, что это разложившаяся рука.

Николаус почувствовал, как по спине стекает струйка холодного пота. Находка сама по себе была ужасна, но почему-то его охватило дурное предчувствие, как будто эта рука была предвестником еще какой-то беды.

— Быстрее домой! — крикнул Зриньи и побежал прочь из леса.

Лакеи рванулись за ним.

Добежав до опушки, Николаус вскочил на коня, понесся в сторону замка. Влетел во двор, подскакал к самому крыльцу, спрыгнул, побежал вверх по лестнице, в комнату жены. Только бы успеть!