Любовница поневоле - Марина Эльденберт Страница 56

— Ты думала над моим предложением?

— Думаю, — поправляю я. — И пока склоняюсь к тому, чтобы отказаться. От отношений с мужчиной я жду немного большего, чем классный секс и дорогие подарки.

— А чего ты ждешь?

— Доверия.

— У меня нет и не будет от тебя секретов.

— Если я попрошу?

— Нет, просто не будет. Но в обмен я жду того же.

— Справедливо.

Пока я наполняю большую тарелку тарталетками и канапе, Доминик откупоривает бутылку игристого вина, которую достал из ведерка со льдом. После нашего свидания в баре вряд ли я могу напугать его своим аппетитом, даже сейчас на его тарелке оказывается много мясных кусочков. Кто-то любит мясо! Но здесь оно во много раз лучше, чем в «Коршуне». А учитывая, что с обеда прошло достаточно времени, я мысленно благодарю того, кто трудился над созданием всех этих вкусностей. В том числе и виноделов. Вино оказывается игристым розовым, с мягкими фруктовыми нотами.

— Не знала, что вервольфы пьют вино, — говорю, когда мы располагаемся на диванах — я на одном, Доминик на том, что напротив. Видимо, тоже решает, что для ужина и разговоров нам лучше не прикасаться друг к другу.

— Мне нравится его вкус. Особенно в сочетании с мясом. Но, как ты понимаешь, голову мне оно не кружит.

— А хотелось бы?

— Не особо. — Вервольф усмехается, но скользит по мне жадным взглядом. — Рядом с тобой, Шарлин, оставаться трезвым у меня все равно не получается.

Нет, не хочу снова обсуждать мой аромат!

— Давай вернемся к разговору о тебе.

Доминик откидывается на спинку дивана и ставит бокал с вином на деревянный подлокотник, который вполне может заменить столик.

— Что именно ты хочешь узнать?

— Например, каким было твое детство.

— Насыщенным. Мои родители погибли, когда мне было пять.

Не такого ответа я ждала. Я вообще не могла представить Доминика ребенком, но сейчас его равнодушный голос резанул по сердцу. Чувствовалось, что для него это все в прошлом, но для меня это произошло в настоящем.

— Сочувствую.

— Я их почти не помню. Дед взял меня к себе на воспитание и научил меня всему, что знал сам. Он готовил из меня своего преемника, поэтому большую часть моего детства занимали тренировки — я учился драться, в обличье как человека, так и волка — и учеба. У меня были частные преподаватели, я не посещал школу с остальными вервольфами из-за того, что дед предпочитал жить в своем поместье в Робрине.

Преемник.

Кажется, об этом говорила сержант Лабрю. И мне бы сейчас спросить у Доминика, чем занимался его дед, но меня цепляет другое.

— Наверное, тебе было очень одиноко.

Я-то росла в городе, хотя и носилась с мальчишками, игнорируя куклы и фальшивые чаепития.

— На самом деле нет, — слегка пожимает плечами вервольф. — Мне хватало общения с дедом и его… подругой.

— Подругой, в смысле любовницей?

От моего внимания не ускользнула заминка Доминика. Любопытно, но я начала относиться к этому спокойнее, и теперь даже он смотрит на меня иначе — испытующе.

— Да, Тина была человеком и спутницей деда, а мне заменила мать. Женщина с огромным сердцем. — Доминик улыбается настолько открыто и светло, что сомнений в его любви к… мачехе — пожалуй, ее можно назвать именно так — просто не возникает. — Ее все любили. Из-за нее дед больше не женился.

Вот почему у Доминика отсутствуют предубеждения против наших с ним отношений. У него с детства перед глазами был пример счастливой пары вервольф-человек, и он не видит ничего плохого в том, что у любого нормального альфы своя любовница. Которая, я так понимаю, любовницей и осталась.

— Но у него уже были дети, — говорю я.

— Конечно. Мой отец и мой дядя.

— А у нее? Разве она не хотела детей?

Он приподнимает брови.

— Этого я не знаю.

В воздухе повисает невысказанное: если у Тины были дети, то явно не совместные с Анхелем. Потому что для вервольфов и людей это невозможно, какие бы гипотезы ни выдвигал Хантер. Но у Тины по крайней мере был Доминик, который любил ее как маму. Он считал ее своей мамой. Смогла бы я воспитывать чужого ребенка?

— Ты хочешь детей, Шарлин?

Я так увлеклась собственными мыслями, что не заметила, как Доминик на меня смотрит: внимательно, будто видит впервые. Его вопрос поставил меня в тупик — мне бы не хотелось обсуждать с ним тему моих будущих детей. Если, конечно, они у меня когда-нибудь появятся.

Можно было отшутиться, солгать или просто не ответить, но этот вечер располагал к искренности.

— Хочу.

— Когда ты выходила замуж за Дэнвера, ты не хотела.

— Я была моложе. Наивнее. Беспечнее. Тогда я считала, что для меня это не важно. Наверное, возраст берет свое.

У меня все-таки вырывается нервный смешок.

— Тебе двадцать восемь, — как-то невесело усмехается Доминик.

— Значит, природа. Самое время, чтобы завести семью. Тебе ведь тоже этого хочется.

По тому, как мрачнеет лицо Доминика, понимаю, что попала в точку, поэтому спешу закончить свою мысль:

— Да и старейшины наверняка не просто так заставляют альф брать в жены волчиц. Для продолжения рода. Уверена, ты и сам думаешь о полноценной семье. У тебя ведь была именно такая, пусть даже с приемными родителями. И у меня была. Я — единственный ребенок, но очень любимый.

— Существуют семьи без детей.

— Знаю. Мы с Дэном были такой семьей. И куда это нас привело?

— Думаешь, Дэнвер стал бы хорошим отцом?

— Теперь я этого уже не узнаю. — Я пожимаю плечами. — Но ты будешь прекрасным.

Кажется, Доминика обескураживает мое признание, иначе не объяснишь, почему он отвечает далеко не сразу.

— Ты не знаешь, каким я буду отцом.

— Знаю. Ты умеешь заботиться. Ты защитник. Ты сильный, иногда тот еще тиран, но никогда не причинишь вреда своей семье.

— Если бы не вставка про тирана, я бы решил, что речь не обо мне.

Я смеюсь. Искренне. От души. А Доминик вдруг перетекает на мой диван, оказываясь непростительно близко. Он поглаживает пальцем мою щеку, и у меня перехватывает дыхание.

— По-моему, Шарлин, ты постоянно находишь причины, чтобы не быть со мной. На самом деле для меня нет такой проблемы, которую я не могу решить.

— Сможешь изменить свой генетический код?

— Нет, я про детей. Мои дети могут стать нашими общими.

До меня не сразу доходит, что он подразумевает под этим, но, когда доходит, я злюсь.