Сеятель бурь - Владимир Свержин Страница 56

Но в первую очередь Австрия должна нанести удар по Ганноверу, который, это вам, несомненно, известно, является родиной правящей ныне в Британии королевской династии. Боевые действия на континенте, по мысли неведомого нам автора сего дипломатического меморандума, неизбежно отвлекут Англию от войны в дальних колониях, что, в свою очередь, даст возможность рыцарственной коалиции, как именует ее автор проекта, своевременно принять меры для сокрушения британского могущества. Ну и так далее…

Я пришлю вам копию расшифровки, раз уж вы так о том просите, хотя и не знаю, чем она может пригодиться. Однако должен вам заметить, что именно эти предложения были озвучены сегодня российской стороной в ходе переговоров. И, как вы понимаете, нашли у базилевса абсолютную поддержку, чтобы не сказать – простодушную радость.

– Должно быть, неведомый корреспондент Наполеона вхож в ближний круг базилевса. Во всяком случае, он из первых рук знает ход мыслей своего монарха и его устремления.

– Да, это так, — согласился Палиоли. – Кстати, вечером сего дня триумвират под большим секретом обговаривал возможность союза не только политического и военного, но и родственного.

– То есть? — уточнил я.

– Александр должен развестись со своей деревенской супругой и заключить династической брак либо с одной из российских великих княжон, либо с дочерью австрийского императора. По моим сведениям, и те, и другая не против. Что и говорить, базилевс – очень видный мужчина. Но речь о другом. Вопрос о женитьбе в меморандуме также рассматривался.

– Да, — вздохнул я, – у Наполеона хорошая агентура.

– Ну, если уж на то пошло, ваше дело – назвать мне имена этих самых агентов! — Резидент дал волю сдерживаемым до того эмоциям.

– Только тем и занимаемся, – обнадежил его я, отключая связь.

Рождественская Вена сверкала огнями фейерверков, и невольно казалось, что сонмы ангелов дежурят на облаках, готовясь заливать Царствие Небесное в случае пожара. Торжественные молебны возносили благодарность к престолу Всевышнего, на все лады выражая признательность за скорый мир и умоляя Творца даровать успех новорожденному военному союзу.

Трудно было отыскать сейчас в столице Австрии кого-либо, не участвующего в небывалом празднестве. Вращающиеся в небе разноцветные колеса, разбрасывая в стороны снопы искр, точно шестерни в часах времени, приближали начало эры рыцарственного союза трех великих империй. Так, во всяком случае, гласили транспаранты, то здесь, то там украшавшие Вену. Гирлянды живых цветов, которыми они были увиты, к вечеру превращались в жалкие плетенки с поникшими от мороза лепестками, но в ночь их уже сменяли новые, дышащие необычайной для конца декабря свежестью.

В честь великого союза, Конкордата [18], призванного хорошенько нарумянить лицо мира, знаменитая Венская опера распахнула двери перед сановными любителями классической музыки, предлагая взыскательным зрителям творение местного корифея с интригующим названием «Клеопатра».

Должно быть, устроители празднества хотели подчеркнуть направленность будущих походов, но оперы, воспевающей деяния Александра Македонского, в репертуаре не сыскалось, а Клеопатра, если вдуматься, была прапрапра… внучкой одного из ближайших сподвижников этого великого завоевателя.

Перед входом в храм высокого искусства на страже восседали сфинксы, украшенные гербовыми связками трех империй. Золоченые кареты одна за другой останавливались перед вычурным портиком театра, выпуская благородную публику, съехавшуюся выгулять свои бриллиантовые колье, жемчужные ожерелья, диадемы, усыпанные сапфирами, серьги в рубинах и прочие милые дамскому сердцу безделушки. Повседневное ношение драгоценностей лицами светскими в это время считалось признаком дурного вкуса. Усыпанные яркоцветными каменьями атласные камзолы не так давно канули в прошлое, оставляя щеголям массивные перстни, часы на золотых цепочках и тому подобные изящные мелочи.

Однако люди военные, не видящие проку в столь нелепом самоограничении, охотно демонстрировали кресты и звезды разнообразных орденов, переливающиеся всеми цветами радуги и соперничающие яркостью с огромной хрустальной люстрой, красовавшейся под самым потолком зала.

Карете графа Турна подобало останавливаться прямо у самых морд грозных хранителей вечных тайн, имевших, впрочем, здесь обличье вполне безобидное. Но у самой цели нас поджидала небольшая заминка: молодые кони, запряженные в карету, двигавшуюся впереди, увидев в раструбе шор перед собою раскрашенных гипсовых монстров, храпя, подались назад, не желая водить знакомство с эдакими страшилищами. Карета повернула, загораживая путь.

– Ну шо там за козлина тупая за ру… на поводьях?! Шо, права за сало купил? Парковаться не умеешь? – Лис, как страстный поклонник оперного искусства, а еще пуще – быстрой езды, тяжело переживал невольную задержку перед встречей с прекрасным.

– Сергей! – одернул я его.

– Ну ладно, – мой секретарь захлопнул дверцу, – не козлина. Бычара.

– Как ты можешь, – покачал головой я.

– Всяко могу, – обнадежил меня спутник. – Могу бонбу кинуть, могу песню спеть. А ты сам глянь, на дверце бык намалеван. Почти шо рэдбуллс, тока желтый.

Я глянул в оконце кареты. Форейторы и кучер пытались справиться с норовистыми рысаками, но, правду говоря, эти животные меня сейчас мало интересовали. Я оценивающе глядел на герб, украшающий дверцу. На княжеской мантии расовался лазоревый щит с золотым быком, позади щита были накрест положены два маршальских жезла.

– Лис, побойся Бога, это герб князя Понятовского, маршала Франции.

– Что? – Конрад фон Мюнхгаузен, составлявший нам компанию, дернулся к окну.

– Князь Понятовский, – повторил я, – племянник Августа-Станислава, последнего короля Речи Посполитой.

На губах брауншвейгца появилась странная усмешка.

– Племянник.

– Да хоть сам король! – продолжил возмущаться Лис, – Чего мне бояться? Шо я, конь, что ли?

– Нет, ты – Лис, – заверил я друга.

– Вот видишь, – Сергей гордо расправил плечи, – я сам почти бог. Ну, шо ты лыбишься? Нам, истинно великим людям, мания величия не свойственна. В Египте, шоб ты знал, специальный бог был с головой лиса.

– Шакала, – уточнил я, пытаясь вспомнить диковинное имя звероголового божества. – Себек, кажется… – я замер, не договорив фразы. —…Апис!

– Так Себек или Апис? – не унимался раздосадованный своим промахом секретарь. – Ты уж уточни, а то сам не знаешь, а говоришь.

– Апис – это бог в виде быка, – прервал его я. – С солнечным диском между рогов.

– При чем тут бык?!

– При гербе Понятовского. Даву – это Север, — включая мыслесвязь, продолжил я, – соответственно, Апис, над которым будет сиять солнце, – это маршал, князь Понятовский. Вот так-то!