Черный Янгар - Карина Демина Страница 55

– Тебе не надоело? – Он все же коснулся медвежьей шкуры, и жена отпрянула. – Не бойся, я помню свое слово. У моей матушки имелось пять бронзовых зеркал, три серебряных и одно – стеклянное, которое она берегла больше других. Я помню, как она сидела, любуясь собой или, наоборот, выискивая на лице морщины. Отец уверял, что будет любить ее всякой, но она не верила. И однажды проплакала целый час, седой волос нашла. Я утешал. Говорил, что она навсегда молодой останется.

Так и вышло.

– Отец тогда подарил ей ожерелье из топазов.

Матушка спрятала его в особой тайной комнате, дверь которой запиралась на огромный ключ. Его матушка носила на поясе и ключнице, женщине старой, сгорбленной, помнящей отца еще ребенком, не доверяла. В комнате на полках стояли шкатулки – деревянные и каменные, наполненные доверху золотым песком, монетами, которые Янгар любил перебирать. Их было множество всяких, в том числе и шестиугольные дирхемы, показавшиеся ему смешными. Матушка же, открыв очередную шкатулку, приговаривала:

– Все это будет твоим, Янгири… Посмотри, мне идет?

Она надевала венец, украшенный солнечным камнем особого темного оттенка, который бывает у гречишного меда. И от прикосновения ее рук камень наполнялся светом. Матушка доставала серьги, тяжелые, длинные, касающиеся расшитого жемчугом воротника.

Она всегда одевалась так, будто бы гостей встречала.

– Мужчина должен быть сильным, – приговаривала матушка, усаживаясь перед зеркалом, – а женщина – красивой.

На пальцах ее хватало места многим перстням, а запястья скрывались под кольцами браслетов. Обвивали шею змеи ожерелий, одно другого роскошней.

– Твой отец к ней слишком добр, – ворчала ключница, сплевывая желтую от табака слюну. Она курила трубку, хотя матушка и пеняла ей, что, дескать, от трубки дымно и воняет. – Балует, балует, все-то дозволяет.

Ключница развязывала кисет, подцепляла кривыми желтоватыми ногтями табак и набивала им трубку, приминая мизинцем. Лишенный верхней фаланги, он был уродлив, но, по словам ключницы, удобен. И, вздыхая, она добавляла:

– Кровь Полоза, мальчик мой, что уж тут…

Не осталось крови.

И камня.

И кто надел матушкины украшения? Ведь забрали же их, и золото, и сундуки выволокли, заполнив подводы доверху. Не побрезговали бочонками с солью, которыми полны были амбары. Все вычистили.

– Ты знаешь, кем я был. – Янгар прижался к узкой ладони губами. – И видишь, чего меня лишили. Теперь ты понимаешь, маленькая медведица, почему я должен вернуться?

Она кивнула и, повернувшись к Янгару, сама потянулась за поцелуем. Ее губы были холодны, но этот холод отступил. И сердце забилось быстрее.

Под медвежьей шкурой хватило места для двоих.

– Пойдем со мной, пожалуйста.

– Нет.

– Почему?

Молчание. И тень все еще скрывает ее лицо.

– Зима началась. Ты замерзнешь.

Смеется и качает головой.

– Мне больше не страшен холод. И с голоду я не умру. И здесь… – Она упирается лбом в его плечо, говорит еле слышно: – Здесь мой дом.

– Здесь был дом.

– И есть.

Она упряма, его маленькая медведица. И Янгар с трудом сдерживает желание увезти ее силой.

– Башня непригодна для жилья.

– Только если ты – человек, – возражает она и, раскрыв ладонь Янгара, прижимает к груди. – Слышишь?

Ее сердце бьется так медленно. И снежная горечь тает на губах.

– Позволь мне остаться. Пожалуйста.

Сила все испортит.

И маленькая медведица прячется под его рукой, а на рассвете, желтом, как стекло потерянного витража, она просит:

– Возвращайся.

– Обязательно. – Янгару хочется коснуться лица или хотя бы взглянуть на него, но он держит слово. – Я вернусь. И тебя верну.

Поверила?

Вряд ли.

Но когда Янгар уходил, в окне башни горел огонек.