Эльфийский корабль - Джеймс Блэйлок Страница 55

– Вы видели его! – воскликнул Профессор.

– Кого, существо на четвереньках? – вздыхая, спросил Джонатан, который не слышал прежде таких стихов.

– Нет, беддлингтонского гнома и его обезьяну, – сказал Профессор.

– На ярмарке в Городе Пяти Монолитов, – ответил Тримп. – А смотреть на “существо на четвереньках” у меня нет желания.

– Но в науке, мой дорогой Тримп, – произнес Профессор, возвращая дискуссию в прежнее русло, – обезьяне из Беддлингтона есть место. Все дело в излучении, которое исходит от нижнего края глазного яблока. Это называется “сомнамбулизм”, как вам, конечно, известно. В то же время воздушному кораблю в науке, вооруженной цифрами и фактами, явно нет места. Нет, господин Тримп, я предпочитаю научное объяснение, и я. хотел бы получить его в отношении работы этого корабля.

Тримп кивнул:

– Полагаю, Профессор, я в состоянии его предоставить. Конечно, вы абсолютно правы. Я попрошу у Твикенгема разрешение провести вас в аппаратную, где находятся главные движущие механизмы.

– Это мне нравится больше, – сказал Профессор Джонатану, когда Тримп скрылся за дверью, ведущей в передний отсек – комнату с изумрудными стенами.

– Лично я могу представить лишь гироскопы, устройства и аппараты, воздействующие на силу притяжения, которые и двигают эту машину.

– Они должны быть компактными, – произнес Джонатан, не в силах представить, где в таком крошечном корабле можно было бы спрятать подобные вещи.

– О, эльфы необыкновенно умны, – заметил Профессор, – в особенности по части изготовления миниатюрных вещей.

Вернулся Тримп и знаками пригласил следовать за ним. Они вошли в дверь и оказались в комнате, залитой зеленым светом, в которой сидел Твикенгем и беседовал с другим эльфом. Твикенгем снял шляпу и поклонился.

– Профессор, – сказал он, – я испытываю бесконечное уважение к ученым. И совсем не каждому я бы показал, как работает наше судно, которое, как вы узнаете позже, очень обманчиво и невероятно. Но вас и господина Бинга я удостою такой чести и выполню вашу просьбу.

Твикенгем опять поклонился, и Профессор, Джонатан и Дули, который испугался, что его оставят, и пошел за своими друзьями, сделали то же самое. Ахав, которого нисколько не волновали ни наука, ни воздушные корабли, остался спать на сиденье Дули.

Джонатан заметил в стене небольшую дверцу, которая, как можно было предположить, вела наружу. И в самом деле, через темную зелень изумруда, из которого она была вырезана, виднелись клубы облаков. Тримп подвел их к этой двери, которая, казалось, открылась сама, или же зелень просто перешла в голубизну, а та – в черноту, ту самую черноту, из которой сделана ночь. Трое друзей стали вглядываться в этот мрак. Затем Профессор собрался было шагнуть туда, но Тримп взял его за руку и удержал.

– Я ничего там не вижу, – сообщил Профессор.

– Холодно, – пожаловался Дули.

– Темно, как в аду, – пробормотал Профессор Вурцл, – но, мне кажется, я слышу шум каких-то устройств.

Джонатан задержал дыхание и тоже услышал очень слабые свистящие звуки – больше напоминающие гул ветра в глубоком ущелье, чем шум работающих механизмов. Ему вдруг захотелось очутиться где-нибудь в другом месте, а не здесь.

Тем временем темнота постепенно рассеивалась, а может, просто к ней привыкли глаза. Они начали постепенно различать слабые очертания просторной комнаты, которая, казалось, ничем не была ограничена – ни стенами, ни полом, ни потолком. Но все яснее и яснее стали слышны чьи-то крики, скрип веревок и треск работы какого-то оборудования – устройства в виде огромного мельничного колеса и медленно вращающегося куба, парящего в воздухе; лес веревок и цепей, подвешенных вверху к блокам, был едва виден. Множество маленьких людей, одетых в кожаные одежды и белые фартуки, у многих из которых торчали за ушами карандаши, черкали что-то на бумаге и криками отдавали друг другу бессвязные приказания. Джонатан слышал отдельные слова и фразы, которые, как он полагал, были понятны только Профессору. Крики типа “Лови люмен!”, или “Выбери кривошип на пункт!”, или “Учти небесное течение!” раздавались то тут, то там и казались непонятными, но все же имеющими смысл – эти люди работали неистово, дергали веревки на блоках, и крутили маленькие, быстро вращающиеся аппараты, которые виднелись в бесконечных пространствах этой комнаты на многие мили и были похожи на фейерверки.

Каким– то образом Тримп закрыл дверь, и трое друзей вдруг обнаружили, что не отрываясь смотрят на облака, пролетающие за зеленью изумрудной двери.

– Это самая удивительная вещь, которую я когда-либо видел. – Лицо Профессора Вурцла выражало благоговение. – Что это за крутящиеся устройства?

– А как вы сами думаете? – вместо ответа сказал Тримп.

– Почему-то я уверен, что это гироскопы, – произнес Вурцл.

– Совершенно верно. Именно они. И их там несметное количество.

– М-м, – Профессор задумчиво покачал головой. – Несметное количество, – бормотал он, когда они вышли из зеленой комнаты и сели на свои места.

Джонатан не был уверен в том, что именно он видел, но он был совершенно уверен: что бы это ни было, это “нечто” очень мало связано с работой корабля. А может быть, это было и не так. Или он видел тайны мироздания – что-то, приоткрывающее секрет работы всех сил, законов и тому подобных вещей, о которых говорил Профессор? Кто знает.

Вскоре они поняли, что летят над Гаванью Дроздов, которая представляла собой небольшой участок каменистого берега. Зимой о него разбивались высокие волны, несущиеся с севера, – они обрушивались на утесы и высокими валами окружали скалу под названием Голова Мэнэти, из-за чего сама идея подойти к берегу ближе чем на полмили оказывалась совершенно идиотской, причем неважно было, какого размера судно. Джонатан недоумевал, почему подобное место нужно было называть “гаванью”, поскольку на гавань оно было похоже меньше всего. Но никто – ни Профессор, ни Тримп, ни коротышки – не мог объяснить этого. Хотя день был приятный – облака остались далеко позади, – море волновалось. Оно было все в бурунах – волны ударялись о громадные береговые скалы, и в воздух, на высоту в пять футов, вздымались каскады брызг и пены. На берегу на валунах лежали пятнистые тюлени, и время от времени один из них соскальзывал в воду и исчезал, очевидно преследуя проплывавшую мимо рыбу.

– Их борьба за жизнь весьма нелегка, – заметил Джонатан. – Можно подумать, эти тюлени поняли, что слово “гавань” означает, что именно тут нужно заниматься своими делами.

– У тюленей нет никакого чувства юмора, – сказал Профессор. – И они верят всему – прямо как наш старик Ахав.

Услышав свое имя, пес приподнял уши. Он, казалось, был очень доволен таким сравнением с тюленями.

Воздушный корабль взмыл над морем, над вершинами утесов, поднимавшимися из воды на несколько сот футов. На них тысячами гнездились морские птицы, которые стремительно разлетались во все стороны, проносились над гребнями волн и парили в потоках воздуха.