Серебряный медведь - Владислав Русанов Страница 55

Гуран сидел в уголке, полуприкрыв глаза, и старался не слушать юношу, восторженно вещающего перед набившейся в зал толпой. Дни, которые он провел с вольнодумцами Аксамалы, приучили молодого вельсгундца относиться ко всему увиденному и услышанному скептически.

Да и как тут обойтись без насмешки?

Все казалось надуманным, ненастоящим, рисованным на кусках картона, как в книжках, в охотку раскупаемых чернью на городских площадях.

Взять, к примеру, сегодняшнее собрание. Можно, конечно, называть комнату на втором этаже неприметного домика на окраине столицы залом. Можно называть оратором худосочного юнца из местных мещанчиков – бледное, с синяками вокруг лихорадочно блестящих глаз, сутулое существо, чьи белесые, встопорщенные волосы так напоминали паклю. Можно назвать толпой три десятка запуганных купчиков и ремесленников вперемешку со студентами первого уровня обучения. [37]Можно называть кучку трусов заговорщиками и вольнодумцами, а пустую болтовню – борьбой за правое дело.

– …и мы будем бороться, братья, за лучшее будущее для наших детей и внуков, за подлинную свободу. Аксамала – город ученых и художников, поэтов и искусных мастеровых. Сюда стремятся лучшие умы не только со всей Сасандры, но и изо всех уголков мира…

«Ну-ну… – с трудом подавил зевок Гуран. – Похвали-похвали свою Аксамалу. Прямо город счастья какой-то… Вот в этом вы, аксамалианцы, всегда будете едины – и шишка-чиновник, и последний нищий из порта. Аксамала – лучший город мира, и жить в нем – честь, которую оспаривает всякий разумный человек. Что-то в этом есть, конечно… Но известие, что далеко не каждый стремится попасть в человеческий муравейник, волею судьбы ставший столицей империи, вас убьет наповал. Надежнее отравленного клинка».

– …наша задача, дорогие мои аксамалианцы, быть и дальше на острие изменений, преобразований и свершений, чей решительный шаг я уже слышу! Грядет к нам светлое будущее! И в нем не будет места жестокости и несправедливости. Только сострадание, взаимопомощь и любовь…

«Ага! До тех пор пока налоги со всей Сасандры исправно поступают в казну города, тут будет править благолепие и радость. А добрые аксамалианцы будут иметь возможность переживать о судьбах родного народа, не задумываясь о куске хлеба насущного. А ты, родное сердце, – трепаться до потери сознания».

– …мы должны все силы посвятить борьбе с гнусной тиранией! Власть должна принадлежать выборным советам из наиболее достойных граждан Аксамалы. Любой человек, если он достаточно мудр и справедлив, сможет править государством.

– Что, и кухарка тоже? – насмешливо произнес сидящий справа во втором ряду ремесленник: кузнец или стеклодув, судя по припаленной горновым пламенем бороде.

– Если ты отдашь за нее свой голос! – не растерялся юнец. Регельм, вот как его зовут, вспомнил наконец-то Гуран.

– Думаю, все же не стоит допускать к управлению кухарок и грузчиков, – рассудительно проговорил пожилой лавочник – из отставных военных, по всей видимости. – Так начнем и нищим подчиняться. А они ужо науправляют…

– Нет! Нищим не доверим! – поддержал его булочник.

– И мальчишкам безусым я бы тоже не доверял… – продолжал отставник.

– Ну да! – возмутился Регельм. – А потом и женщин лишим всех прав!

– Каких таких прав? – трескучим голосом выкрикнул купец в добротном кафтане из итунийского сукна. – Волос долгий, ум короткий! Ты про бабские права и речи не веди!

– Тише, братья! – поднял ладонь грузный мужчина. Насколько Гуран знал, определенных занятий у него не было, кормился Тельбрайн (как звали предводителя общины вольнолюбцев южной окраины Аксамалы) доброхотными даяниями товарищей по идее и большую часть времени посвящал ковырянию в зубах и рассуждениям о необходимости уничтожения тирании и установлению общества всеобщего равенства и благосостояния. – Придет час, и мы сообща решим, кому давать право управлять, а кому давать право избирать правителей. А пройдет еще несколько лет, и любая власть станет ненужной. Ведь это сейчас людей надо понуждать служить злу, служить угнетателям, а если мы станем свободны, воспарим разумом над грешной землей и устремимся мечтаниями ввысь, то и отпадет необходимость в стражниках, сыске, тайном сыске, войске наконец… Подумайте, какое чудесное будущее ждет нас!

«Во имя Триединого! – возвел глаза к потолку вельсгундец. – Как же ты надоел… Опять понесло. Сколько можно забивать людям голову сущей ерундой?»

Гуран решительно поднялся.

– А скажи-ка, брат Тельбрайн, – громко произнес он, сразу привлекая внимание собравшихся. – Скажи мне, положа руку на сердце, как ты думаешь противостоять врагам государства без армии?

– Каким врагам? – выпучил глаза предводитель общины. – Откуда возьмутся враги?

– Откуда? Да король Айшасы спит и видит Сасандру своей провинцией!

Часть вольнодумцев одобрительно зашумела – все больше ремесленники и купцы, но другие высокомерно скривились. Среди недовольных преобладали студенты и молоденькие франты, прожигающие по борделям и тавернам отцовские солиды.

– Айшаса – самая миролюбивая страна в мире! – с непоколебимой уверенностью сказал Тельбрайн. – Мне странно слушать твои речи, брат Гуран. Ведь ты – человек, приобщившийся к учению великого мэтра Дольбрайна!

– Мэтр Дольбрайн, который, кстати, и по сей день томится в тюрьме, не учил поклоняться Айшасе.

Тельбрайн развел руками, снисходительно улыбнулся:

– А может быть, это ты искажаешь учение величайшего философа?

– А давай вытащим его из тюрьмы и спросим?

Вольнолюбец сразу помрачнел. Отвел глаза:

– Ты же понимаешь, брат Гуран, что сейчас это невозможно…

– Невозможно, если не пытаться!

– Невозможно без серьезной подготовки.

– А что ты, брат Тельбрайн, сделал для того, чтобы спасти мэтра?