«По полю танки грохотали…». «Попаданцы» против «Тигров» - Сергей Константинов Страница 55

Тихо. На ветвях дерева – стайка снегирей. Удивительно – они размером с воробья, может, чуть больше, а раньше Виктору казалось, что птичка эта должна быть крупнее. Снегирихи бурые, грудки самцов красные как кровь…

На соседнем кусте суетятся синички – штук тридцать, не меньше. Две молоденьких медсестрички кормят синиц с рук хлебными крошками, только одна сняла варежку и высыпала крошки прямо в ладонь – к ней синички подлетают чаще, а наиболее смелые даже садятся на окоченевшую ладошку. Вторая, в варежках, к ней почти не летят, и выражение лица у девушки чуть обиженное. Совсем молодые девчонки, лет по двадцать максимум.

Первая что-то говорит, потом они обе заливисто смеются. Мирная, спокойная картинка, никак не вяжущаяся с тем, что начнется здесь буквально через несколько минут.

Они неподалеку от станции Крюково, крохотного населенного пункта, который, может, и не вошел бы в историю Великой Отечественной, как не вошли сотни и тысячи других деревень и городков, если бы Крюково и расположенная неподалеку деревня Матушкино не стали последними населенными пунктами, захваченными фашистами в битве под Москвой. Здесь сложила головы не одна сотня солдат и офицеров – кавалеристов, пехотинцев, танкистов, но дальше враг не прошел. «Автобус на Москву запаздывает», – шутили фрицы раньше. После этих боев они уже так не шутили.

Станция уже несколько раз переходила из рук в руки. Уже вроде все известно: и то, что любые мало-мальски сохранившиеся каменные здания превращены немцами в огневые точки, немецкие танки врыты в землю. Немцы хорошо подготовлены, хорошо оснащены, но советских воинов ведет вперед ненависть, благородная, та самая, которая «рядом с любовью живет».

Девять тридцать. Начинается артподготовка. Сперва что-то ахнуло – гулко, ошеломительно, потом к звуку «катюш» добавился гул гвардейских минометов.

Потом артиллерийская канонада замирает, и ровно в десять часов в воздухе с треском лопаются сигнальные ракеты. Первая, вторая, третья кроваво-красная вспышка… Это – сигнал к наступлению.

Справа идет в атаку конница генерала Доватора. Вообще-то раньше Виктор считал конницу архаизмом, которому в «войне моторов» нет места. Считал до тех пор, пока не прочел сперва работу единственного не дожившего до Победы маршала Бориса Шапошникова «Конница». Труд заинтересовал, но до конца так и не убедил. Потому что красивые, логичные построения вдребезги разбивались о сложившиеся представления о событиях Великой Отечественной. Массивные, громоздкие, почти неуязвимые немецкие танки, а против них – всадники на легких, тонконогих конях, которых жаль почти так же, как и самих кавалеристов: те хоть понимали, за что умирают, а кони?

Кавалерийская атака выглядит красиво, прямо сердце щемит.

– …хорошо, фрицы не заминировали…

И в самом деле, не заминировали. Во-первых, были уверены, что удержат. А во-вторых, уже столько раз они тут наступали и отступали сами, а что может быть глупее, чем подорваться на собственных минах?

– Впереди немецкие танки, – обернувшись, сообщает радист. – Велено подпускать поближе, чтобы ни один не ушел!

Велено… И так понятно, что подпускать надо поближе – только вот нервы иногда подводят танкистов точно так же, как и артиллеристов, и пехотинцев…

А вот их уже и видно, голубчиков. Впереди, вымазанные серой краской – не выкрашенные, а именно, измазанные, – два «Артштурма», переваливаются тяжело, словно откормленные гусыни. Следом тяжелый восьмиколесный бронеавтомобиль Sd.Kfz.231. Все густо облепленные автоматчиками, как листья капусты бывают облеплены тлей. Кроме бронеавтомобиля, понятное дело: это, скорее всего, командирская машина.

На лобовой броне передней самоходки отчетливо виден череп, под ним – скрещенные кости. Пираты, блин. Влупить бы ему… по этому черепу. Жаль только, что лобовую броню фиг пробьешь.

Идущая первой САУ вдруг уклоняется влево, подставляя бок. Бок, самое беззащитное место! Почему она выполнила именно этот маневр? Да какая, нахрен, разница, почему! Главное, такой шанс невозможно упустить!

– Бронебойно-зажигательным… угломер десять… Огонь!

Ослепительная вспышка, оглушительный грохот, вздыбленные, вывороченные бронелисты крыши корпуса, сорванные и отброшенные далеко в стороны крышки люков. И дым – черный, жирный. Ну, удачнее попасть, пожалуй, было бы трудно; судя по всему, как в той песне «взорвался весь боекомплект». О судьбе автоматчиков, понятное дело, и спрашивать не стоило…

Но еще три машины пока целы, расслабляться не приходится.

Автоматчики сыплются с брони на снег, как спелые абрикосы. Стрелок приникает к пулемету – ему отдавать приказ не приходится.

– Бронебойно-зажигательным… Огонь!

Бронеавтомобиль горит – медленно, как-то неуверенно. Появляется вторая самоходка, обходит горящую машину.

– Заряжай.

Зачем он произносит это? Унитар давным-давно в казеннике, экипаж работает, как часы.

Залп! Угу, экипаж-то – как часы, а командир как кто? Явно как кто-то косорукий – «Артштурм» продолжает движение.

Тяжелые артиллерийские кони подвозят противотанковую пушку. Им тяжело, коням, по такому-то снегу… Бойцы слаженно и аккуратно снимают орудие, залп сливается с залпом их пушки – и немецкая САУ начинает вращаться на месте с перебитой гусеницей и вывороченным ведущим колесом. Еще один сдвоенный залп – удивительная синхронность! – и она начинает гореть.

Откуда-то слева поднимается столб черного дыма.

Артиллеристы дают еще один залп. Второй. Еще не видно результата, но зато слышно – в атаку пошла кавалерия. Рано, рано! А если самоходка не уничтожена? Как ее тогда добить? Стрелять по своим? А врага-то ничто не ограничит…

Но буквально через несколько мгновений становится ясно: «Артштурм» уничтожен. Немецкие автоматчики пытаются драпать и падают, скошенные автоматными очередями и порубленные шашками.

– Эх, я когда-то тоже хотел в кавалерию, – вздыхает вдруг мехвод, с момента наступления не издавший ни единого звука, кроме, разве что, сосредоточенного сопения.