Русь измочаленная - Юрий Гаврюченков Страница 55

— То есть лук правильнее?

— Хочешь из ружья стрельнуть? — подмигнул Лузга. — Пошли на речку, сожгём пару зарядов.

— Куда это вы собрались? — заинтересовался Михан, когда Лузга забирал в хате ружьё, а Жёлудь лук.

— Ты стрелять умеешь? — Оружейный мастер повесил на плечо погон с амуницией. — Вообще в руках не держал? Ну, вы даёте в своём Тихвине! Айда, проведу с вами занятие по огневой подготовке.

Испросив разрешения Щавеля, вышли на берег Кавы. Лузга насыпал на полку пороха, приладился, спустил курок.

— Видали? — указал он на реку, где плеснула вода. — Вот досюда бьёт по настильной траектории. Если ствол задрать, полетит чуть дальше, но толку с гулькин нос. На излёте пуля силу теряет. Может, под кожу войдёт, а то и синяком отделаешься. Если хочешь из него свалить человека в кольчуге, бей с тридцати шагов.

Лузга сноровисто прочистил шомполом ствол, отмерил пороха, забил пулю.

— Ты, говорят, эльф, — протянул снаряженное ружьё Жёлудю. — Покажи, что ты умеешь.

— Мама эльф, — с достоинством ответил Жёлудь.

— По виду не скажешь.

— Я в отца.

— Стреляй в ту сосну, до неё аккурат тридцать шагов, — указал Лузга после того, как Михан отмерил расстояние. — Целься под сухой белый сучок внизу.

Жёлудь упёр в плечо приклад, уставился вдоль воронёного ствола на дерево, дёрнул спусковой крючок.

Кремень щёлкнул о сталь. Ничего не произошло.

— Осечка, — спокойно сказал Лузга. — Бывает. Взведи курок и попробуй ещё раз.

С огнестрелом у молодого лучника не заладилось. Лузге пришлось переставлять кремень, прежде чем курок упал удачно. С полки взвился дым, зашипело пламя, дошло до заряда. Ружьё больно лягнуло в ключицу, ствол рванулся вверх, в облаке отлетели ошмётки пыжа. Раскатился над Кавой выстрел.

— Что-то я не заметил, чтобы ты попал, — присмотрелся Михан.

— Пуля мимо пролетела, — сообщил Жёлудь. — Она далеко от сосны прошла.

— Настоящий эльф, — заметил Лузга. — Стрелять не умеет.

Михан заржал.

Жёлудь покраснел, выдернул из налуча лук, торопливо приладил тетиву.

— Смотри! — Он пустил стрелу.

Стрела воткнулась в дерево на ладонь ниже белого сука. Лузга подшкандыбал к сосне, осмотрел кору возле места попадания.

— Чё такого? Если ты комару в глаз метил, то опять промазал.

Жёлудь подошёл, достал нож. Сопя, стал резать кору вокруг наконечника, пока не отделил квадратик, выдернул стрелу.

На острие извивалась личинка жука-древоточца.

— Ты же не видел червя! — изумился Лузга.

— Я часто знаю, куда попаду, — открылся парень.

— Ну, ты эльф, — только и сказал оружейный мастер.

Михан справился получше. Лузга больше не подшучивал над молодыми. Показал, как надо заряжать, как пользоваться меркой, как правильно забивать пыж и оборачивать пулю в тряпку. Михан приладился, бабахнул, полетела кора.

— Отлично для первого раза, — похвалил оружейный мастер. — Будешь стрелком.

— Я в дружину хочу, — заявил Михан.

— А ты амбициозный, — Лузга тряхнул башкой, высморкался в кулак, пригладил с боков ирокез. — Бери это ружьё, будешь воевать с ним. Привыкать к нему начинай с чистки оружия. Ружья, как бабы, любят чистоту и смазку. Будешь за ружьём ухаживать, оно редко когда тебе изменит.

— Лук надёжнее, — пробурчал Жёлудь.

— Делай то, что умеешь, — посоветовал Лузга. — Любой лепила тебе скажет, что от огнестрела на шесть раненых один убитый, от холодняка — убитый на двух-трёх раненых, а всё за счёт потери крови. Нравится тебе лук, учили тебя ему с детства, пользуйся, не отвлекайся на постороннее.

На старостином дворе, краше незваного гостя, нарисовался Тавот. Немощный колдун сидел на крыльце, точно заняв место Лузги, и жадно жрал изящной металлической ложкой, торопливо, но сохраняя достоинство. Заприметив троицу, развернул плечи, придав спине дополнительную осанку:

— Доброе утро!

Парни ажно сбавили ход с такой резкой подачи, а Лузга ощерился.

— Кому доброе, а кому хорошее, — с презрением бросил он рабу. — За базаром следи, гнида.

— Это я нечаянно, — подавился, но мгновенно проглотил Тавот.

— За нечаянно бьют отчаянно.

— Прости, забыл, что в ваших землях добро означает навоз.

— Навоз у скота, а у человека добро, — зарамсил понятия бестолковому иноземному мудрецу сын мясника.

— Я называю его дерьмо.

— Речи у тебя московские, — припомнил Михан слова командира Щавеля.

Сложили в доме оружие и вышли из душной избы, в которой крутилась возле печи неприветливая хозяйка, да на гостевой половине засел над картами военный совет. Колдун ещё не успел смотаться, лишь дохлебал хавчик и быстро закрыл рот, чтобы никто не успел заметить, как он вылизывает ложку.

— Дай позырить, — мотнул подбородком Лузга, покрутил в корявых пальцах металлиста изящный колдунский черпачок с заточенным черенком, так что им можно было резать жилистое мясо, на тарелке или в драке — Допиндецовое. А на басурманское похоже, как две капли воды. В Белорецке такие штампуют по образцу старинных. На, держи. Хорошее у тебя весло. В Москве покупал?

— В Липецке, — ответил Тавот.

— Сам-то откуда родом? — спросил Лузга, присаживаясь на корточки.

— С Касимова-на-Оке, но воспитывался в Великом Муроме.

Парни навострили уши.

— Если ты с тех краёв, что за погоняло у тебя Тибурон? — докопался Лузга.

— Мой отец увлекался географией, биологией и этологией, — колдун отвёл глаза.

— Рабом, что ли, был?

— Я вольный и родился вольным, — вскинул голову Тавот. — Рос в поместье Чаадаево герцога Каурова, отец в школе преподавал. Крестницей моей была графиня Анастасия Александровна Жеребцова-Лошадкина, ныне покойная, и я даже гостил семи лет в её имении Спасо-Седчино, где был компаньоном её сыну, безвременно почившему также от чахотки.

— Сам-то чахоточный? — насторожился Михан. — Уж больно внешность твоя болезная.

— Бог миловал, — улыбка тронула губы Тавота. — Я так выгляжу, потому что много странствовал и недоедал.

— А с ногами у тебя что?

— Получил жестоких звездюлей в Арзамасе и ещё не оправился.

— За что же тебя отделали? — нешуточное любопытство пробудилось в душе сына мясника при упоминании о дальних странствиях и жестоких звездюлях. — Украл, небось, что или наколдовал не так?

— Я не ворую. Не приучен. Но в Арзамасе вышел спор. Слово за слово, хреном по столу… Доброго Удава тогда ещё не встретил. В смысле милосердного Удава, — спохватился учёный раб.