Портрет моего мужа - Екатерина Лесина Страница 55

Глава 23

...в сад здешний тоже осень пробралась. Пара старых кленов медленно и мучительно расставались с пурпурной листвой, которая падала на дорожки, покрывая их плотным влажным покрывалом. Под листьями прятались лужи и остатки гнилой травы.

Стояли дубы.

И белесые березки, выглядевшие ободранными, дрожали на ветру.

Я шла по дорожке.

Под ногами чавкало, а сверху зарядил мокрый снег, смешанный с дождем. Крупные хлопья ложились на плащ, чтобы тут же обернуться водой, а уж та стекала по спине, по рукавам... было холодно. Куда только подевалось вчерашнее почти летнее тепло?

Неуютно.

Но куда менее неуютно, нежели в доме.

Я дошла до ограды, витой и с виду несерьезной, и повернула налево, туда, где виднелись громадины оранжерей. Нет, понимаю, что заглядывать в них мне не рекомендовалось, но... кто может помешать?

Этна ворочалась в сумке.

Она не отказалась бы прогуляться, пусть бы и по парку, но я... чувствовала спиной взгляд. Такое вот неприятненькое ощущеньице, будто за тобой не следят, нет, просто слегка подсматривают. И отнюдь не с восхищением.

Я добралась до колючего терна.

Тронула влажные ветви.

Обернулась.

Никого.

И слева... и справа... особенно справа. Там старый шиповник давно уже превратился в одну сплошную колючую стену, которой и птицы избегали. Если и касались его руки садовника, то явно осторожно, если не сказать, с трепетом.

Ощущеньице не пропало. Напротив, взгляд стал... жестче? Навязчивей?

- Кого-нибудь чувствуешь? - тихо спросила я у Этны. Она свистнула, только поди-ка пойми, согласие это или же совсем наоборот. - Ладно... сделаем вид, что я любопытная дура, которой дома не сидится...

Тропинка сама нырнула под ноги.

Чистая.

Подозреваю, эйта Ирма не испытывала любви к прогулкам по мокрой листве. Черствый она человек, напрочь лишенный романтики осени.

Слева вытянулись свечи грабов, под которыми прижился снежноягодник. И на лишенных листвы ветвях белые бубины ягод смотрелись нарядно.

Здесь и пахло иначе.

Навозом? Куда без него. Почвы на островах бедные, здесь и мох-то с трудом приживается, не то, что грабы... а вон и рябина, увешана алыми гроздями.

Взгляд не исчез.

А я сунула руку в карман, нащупывая медную пластину кастета. Что поделаешь, жизнь, она непредсказуемая... стоило прикоснуться, и медь прилипла к пальцам, а руку окутала тончайшая пелена силы. Убить не убью, но...

Я почти добралась до первой в череде теплиц. И судя по виду, самой старой. Здесь неплохо себя чувствовал дикий виноград. Он, освоившись в тени, вскоре выбросил тонкие плети, зацепился за неровности, за свинцовые оплеты рам, придавил своей тяжестью посеревшие стекла, да и выбрался на крышу, где уж и вовсе раскинулся вольготно.

Он был по-своему красив.

Темный, глянцевый, отмытый дождем до блеска. Темные ягоды привлекали птиц, но те, верно, привычные к людям, внимания на меня не обратили.

- Бабушка не любит, когда здесь ходят, - сказали мне, и я обернулась.

Надо же... Йонас.

Мальчишка, который выше меня на голову, хотя и считается ребенком. И одет... не так, как обычно. На кого здесь охотиться, кроме, разве что, чаек? Но все же... брюки из оленьей кожи. Куртка явно шита на заказ, а потому сидит отлично. Перчатки. Короткий плащ, который прикрывал плечи. Кепи.

И ружье.

Хорошее такое ружье... нарочито простое с виду, но...

- Мне любопытно, - я выдержала его взгляд, в котором больше не было равнодушия. Скорее затаилось предвкушение. И клянусь, мне это было не по вкусу.

- Любопытство порой... опасно.

- Неужели?

- Этот остров лишь кажется простым, - Йонас поставил ружье на сапог. А вот сапоги тоже отличные, с высокими голенищами, темной кожи, на которую нанесли защитный слой. Наверняка, не промокают.

И по болоту ходить в таких - одно удовольствие.

Осталось выяснить, если ли здесь болота.

- Да?

- А то... плоский, скучный... на самом деле здесь столько всяких... мест и местечек, - мальчишка облизал губы. - Куда никто не заглядывает... никогда не заглядывает... по доброй воле... а еще других... вот, представь, здесь рядом есть болото.

Значит, все-таки есть?

- Местные про него знают, обходят стороной. Оно маленькое, с одного края другой виден, но при том глубокое, а выглядит сущей лужайкой. Ступишь на такую и провалишься... в прошлом году у одного идиота из местных коза провалилась. Утонула. Потом, конечно, вытянули за веревку...

- Ужас какой, - сказала я вполне искренне.

- А то... я бабушке так и сказал. Ужас. Следить за животными надо... они ведь, в отличие от людей, беззащитны... да и люди... но люди сами виноваты, если забираются туда, куда не стоит.

Как-то мне совсем не по вкусу нынешний разговор.

- Ты... охотился? - я похлопала ресницами.

- Вроде того.

Он вдруг выдохнул и поморщился.

- Конечно, если ты полезешь в теплицы, никто останавливать тебя не станет... - и шагнул ко мне.

Протянул руку.

Коснулся щеки.

- Какая... она кажется грязной, знаешь? Ты сама кажешься грязной. Как отец польстился на такое ничтожество? С другой стороны, мамочка моя еще та бледная немочь...

А сам он кто?

Тоже блеклый, выцветший, только у Лаймы эта бледность кажется естественной, а здесь... будто в подземельях его растили. Йонас красив. Не бывает некрасивых эйтов, но красота какая-то слишком уж резкая.

- Тебе не кажется, что...

Он прижал палец к губам.

К моим губам.

И клянусь, от этого пальца отчетливо пахло кровью.

- Не спеши, девочка, - Йонас наклонился, заглянул в глаза. - Не надо... в спешке можно натворить много глупостей, а глупости причиняют боль. Ты же не хочешь, чтобы тебе было больно?

Его палец коснулся моего виска.

Смахнул капли воды с волос. И клянусь, я не в силах была пошевелиться. Я смотрела на этого мелкого засранца, чувствуя, как бешено колотится мое сердце, и не могла пошевелиться.