Осада - Иван Алексеев Страница 54

Разик и его поморы, видя, что враг изготовился к атаке, еще раз пробежали перед нестройными шеренгами ополченцев.

– Православные! Не посрамим земли русской! Не дрогнем перед врагом! Бить басурман не абы лишь, а как учили!

Сверкающие доспехами, шелками и перьями королевские войска идеально ровными рядами, привычно ускоряя шаг, двинулись на ров и вал, серый гребень которого сливался с линией серых сермяжных рубах его защитников.

Перед рвом ландскнехты безо всякой команды слаженно приостановились, и, образуя плутонги, открыли сокрушительный огонь. В ответ из-за частокола загремели стрелецкие пищали. Их поддерживали затинщики из ремесленных людей. Вот уже два десятка лет в Пскове каждая улица, каждая слобода готовила свой отряд ремесленных людей, смышленых и проворных, метких в огненном бое. Покупали вскладчину затинную пищаль и несли службу на городских стенах. А весной и осенью устраивали состязания в пальбе, и меж собой, и со служилыми людьми. Бывало, что вдругорядь и превосходили стрельцов в меткости.

Ответные залпы затинных пищалей нанесли штурмующей колонне ощутимые потери. Конечно, ландскнехты не дрогнули, но их офицеры, решившие было смести защитников вала огневой мощью, благоразумно изменили тактику и дали команду на штурм. Преодолеть ров и частокол сходу не получилось. У королевских солдат не было с собой фашин и трапов, поскольку внешний ров и без того был завален обломками городской стены, а о существовании второго рва и частокола штурмующие, как уже говорилось, не подозревали. Пока саперы готовили проходы, ландскнехты вели интенсивный и меткий огонь. Но они стояли на открытой местности, а обороняющиеся укрывались за гребнем вала и к тому же ни стрельцы, ни затинщики не уступали лучшим европейским наемникам в меткости и темпе стрельбы. А пороху и пуль у них было предостаточно благодаря бескорыстным стараниям государева дьяка Терентия Лихачева. Интервенты несли потери, и если бы не их огромное численное превосходство, штурм бы и закончился на этой перестрелке поражением королевского войска.

Но вот проходы наконец были готовы, и королевские воины, разозленные бесславной гибелью многих своих товарищей, ринулись на вал.

Они рассчитывали одним махом смести стрельцов казаков и дружинников, красные кафтаны и доспехи которых немногочисленными вкраплениями словно цементировали ряды серых сермяжных рубах ополченцев. Разумеется, лучшие профессионалы Европы – ландскнехты, гайдуки, жолнеры, спешенные рейтары и гусары, не принимали за реальных противников каких-то мужиков с дубинами. Королевское войско накатилось на вал и тут же отхлынуло, опрокинулось обратно в ров. Небрежные выпады их копий и шпаг, направленных в незащищенную ничем, кроме нательного православного крестика, грудь крестьян и ремесленников, были даже не отбиты, а просто отведены, и на сверкающие шеломы с перьями, каждый из которых стоил больше, чем избы и все пожитки этих смердов, обрушились удары дубин. Ополченцы работали беззаветно и истово, как привыкли на молотьбе или в кузне. Многие пали в первой же схватке, замешкавшись отвести выпад противников, многие были ранены. Но остальные, даже легко раненные, старательно выполняли все, чему их учили последние дни. Отвод с поворотом тела – удар без замаха с выкрутом. Отвод – удар, отвод – удар. Русские дубины грохотали по европейской броне. Они не убивали, но оглушали и сбивали с ног, выводили из строя. И профессиональные вояки дрогнули под этим неожиданным напором, покатились с вала в ров, топча упавших.

– Братцы, вперед! Тесни супостатов! – раздались тут же команды стрелецких десятников и казачьих есаулов. Ратники и ополченцы ринулись в контратаку, не давая неприятелю возможности опомниться. Вал опустел, сражение теперь велось во рву и на частоколе. Но высота вала увеличилась почти на аршин. Многие из его строителей и защитников, павших в короткой неравной схватке, лежали на гребне вала. Их неподвижные тела в серых рубахах, покрытые землей и кровью, создали на нем новый страшный бруствер, обозначили ту крайнюю черту, которую не смогло преодолеть лучшее войско Европы. А их оставшиеся в живых соратники, воодушевленные своим успехом и пылающие яростным желанием отомстить ненавистному врагу, продолжали без устали молотить дубинами по головам ясновельможных панов, привыкших к совсем другим поединкам.

Но сражение не было закончено, оно только разгоралось с новой силой. Понесшее неожиданно большие потери, обескураженное страшным отпором, королевское войско отступило от вала и частокола. Там, на ровном пространстве в огромном проломе стены офицеры сумели перестроить своих солдат, сомкнуть поредевшие, но все еще многочисленные по сравнению с защитниками города ряды, и повели их в новую атаку.

Ожесточение с обеих сторон все нарастало. Обороняющиеся были оттеснены к частоколу, но, зацепившись за него, вновь смогли дать неприятелю достойный отпор. Ров и вал с частоколом были выгнуты подковой, края которой упирались в пролом стены между Свинарской и Покровской башнями. Пролом был достаточно широким для штурма, но все же не позволял королевскому войску развернуться во всю мощь и реализовать свое численное превосходство. Поэтому важнейшей задачей штурмующих, которые не смогли с ходу прорваться в город и выйти на оперативный простор, стал захват одной из башен, а именно Свинарской, с которой они смогли бы огнем громить фланги и тылы оборонявшихся градоборцев. Поэтому большой отряд поляков и венгерцев с самого начала не принимал участие в атаке на вал и частокол, а, проникнув в пролом вслед за основной колонной, штурмовал с тылу Свинарскую башню. Русские ратники прекрасно понимали, что если неприятель захватит башню, то им не долго удастся продержаться на валу, и город будет обречен.

Воевода князь Шуйский опустил подзорную трубу, не глядя передал ее стоящему позади него стремянному. Тот подхватил драгоценный оптический прибор, бережно уложил в деревянный, обитый изнутри черным бархатом футляр.

– Бояре! – спокойным и ровным голосом безо всякого пафоса обратился воевода к окружавшим его военачальникам. – Настал решающий час. Наши ратники и ополченцы у частокола бьются из последних сил. Во врата Свинарской башни вливаются все новые и новые вражеские толпы. Вскоре они захватят башню, и уныние ослабит наши ряды. Так поспешим же на вал, и встретим опасность вместе с людом своим, как и подобает православному воинству.

Не дожидаясь ответа на свою речь, князь Шуйский почти бегом принялся спускаться вниз, где его и бояр уже ожидали оседланные кони и отряд отборных княжеских дружинников в триста сабель – последний резерв осажденного Пскова.

Бояре и дружинники вскачь пронеслись по пустынным улицам города, за несколько минут преодолев расстояние от детинца до вала возле Свинарской башни.

Князь спешился на ходу, бросил поводья стремянному, принял у него золоченый шелом с роскошным плюмажем из белоснежных перьев.

– Василек! – крикнул он начальнику своей дружины.

– Я здесь, князь! – молодой статный витязь в ослепительно сверкающих латах подбежал к воеводе.

– Построй дружину за валом. В атаку пойдешь только тогда, когда… Ну, ты меня понял. Не раньше, не позже, что бы ни случилось! Атакуй в две шеренги, в ряды неприятельские не врубайся, как обычно, а вытесняй. Больно уж их много, отрезать от пролома нельзя: все равно сомнут. Оставим им путь к отступлению. Даст Бог – прогоним, и то ладно! Исполняй!