Чернокнижники - Александр Бушков Страница 54

— А может, все же соизволите посмотреть диковины? — спросил князь с тем же шутовским видом. — Для приятного гостя ничего не жалко, вот…

Он подошел к шкафу и распахнул дверцы. Савельев предусмотрительно взял его на прицел. Правда, ничего опасного там не оказалось, в шкафу ничего не было, кроме этакого странного чучелка в человеческий рост — гротескное подобие человеческой фигуры, сплетенное из веток.

Отступив на пару шагов, князь проделал какие-то манипуляции с извлеченной из кармана металлической штучкой наподобие медальона со вставками из разноцветного стекла. Чучелко вдруг колыхнулось, пошевелилось, сделало неуверенный шаг из шкафа, приподняло руки-плетенки и тут же уронило, так и стояло, шатаясь. Теперь можно было прекрасно рассмотреть, что ветки чертовски старые, готовые вот-вот переломиться под собственной тяжестью.

— Вот, извольте, господин поручик, — сказал князь, играя медальоном. — Это и есть «девушка из цветов» Якова Вилимовича. Не доводилось слышать?

— Доводилось, — сказал Савельев. — Однако полагал сказками.

— Никакая это не сказка, а побочный опыт, развлечения и отдыха ради… Вот, все, что осталось… — князь говорил почти нормальным голосом, словно и впрямь добровольно показывал свою кунсткамеру приятному гостю. — Батюшка видел ее новехонькой. Мне уже не довелось.

— Убери это, — поморщился Савельев.

Князь что-то сделал с медальоном, и чучелко, хрустя пыльными ветками, тем же неуверенным шагом вернулось в шкаф. Застыло, покосившись вправо — несколько веток в левой ноге сломались.

— Поговорим о серьезных вещах, — сказал Савельев, давно опустивший пистолет. — Уж если «девица из цветов» оказалась не сказкой, так, скорее всего, и Брюсовы книги — не легенда?

— Книга, — поправил князь. — Теперь — книга, одна-единственная. Батюшка собственноручно переписал все книги и записи в одну…

— Где? — кратко спросил Савельев.

— А вот, — так же кратко ответил князь, кивнув на одну из полок.

Там лежал громадный фолиант в переплете из темной кожи, из-за своих размеров не уместившийся бы ни на одной из полок в стоячем положении.

— Вот там наверняка немало интересного, — сказал Савельев, зачем-то понизив голос.

— Там знание, — промолвил князь с прежним превосходством. — Высокая наука… в которой вы, сударь мой, уж простите великодушно, не разбираетесь…

— Врать не буду, не разбираюсь, — покладисто кивнул Савельев. — Но я себя за ученого человека и не выдавал никогда, у меня другая служба, и она меня вполне устраивает…

— Вот я и говорю, — усмехнулся князь. — Вам совершенно ни к чему туда совать нос, все равно ничего не поймете. Хотите еще диковинок? Сердце мне подсказывает, что они для вас гораздо интереснее, нежели сухая книжная премудрость…

Он непринужденно вынул из кармана нечто наподобие коротенькой дудочки — кажется, золотой — поднес ее к губам и, надувая щеки, старательно подул. При этом Савельев не услышал ни малейшего звука.

Неподалеку от них щелкнула, поднявшись на толстых пружинах, плоская крышка небольшого ящика из лакированных досочек — и оттуда с непонятным звоном и лязганьем прямо-таки взметнулись два проворных, гибких силуэта.

Князь с неожиданным проворством попытался отскочить, по-прежнему выдувая некие неслышимые сигналы — но Савельев, ожидавший подвоха, ни на миг не расслаблявшийся, успел достать его ударом по горлу. Князь повалился на пол, выронив дудочку.

Савельев резко обернулся. На него целеустремленно надвигались, позвякивая и лязгая, две словно бы ящерицы — величиной каждая едва ли не в получеловеческих роста, словно сплетенные из узких металлических полосок, не потерявших золотистого цвета. Ажурные лапы с нешуточного размера когтями проворно перебирали по полу, оставляя царапины на старом паркете, на месте глаз горели зеленые огоньки, и внутри этих тварей в нескольких местах светилось алым и зеленым…

Савельев действовал, не рассуждая, в первый же миг вспомнив механического змея, стража заброшенного города альвов. Наклонил пистолет дулом к полу, принялся нажимать на спуск — раз, два, три, четыре…

Пули попали в цель и не просто высекли искры — в том месте, где правая передняя лапа механической твари соединялась с туловищем, брызнули искры, громко и противно затрещало, лапа подломилась, ящерица нелепо закружилась вокруг невидимой оси.

Приободрившись — всего-навсего старый механизм! — Савельев прицелился во вторую. И не успел. Она взвилась с неожиданным проворством, ударила в грудь всей своей немаленькой тяжестью, когти впились в бока и бедра, вызвав жгучую боль…

Он устоял на ногах, но пистолет выронил, и не было времени за ним нагибаться — прямо перед его глазами распахнулась узкая пасть, усаженная металлическими клыками длиной чуть ли не в палец. В последний миг сообразив, что тварь целит в горло, Савельев, пренебрегая болью от полосовавших его когтей, ухватился обеими руками за ажурную металлическую шею, напрягши все силы, попытался скрутить ее, свернуть, сломать…

Хотя что-то явственно и хрустнуло, словно сломалась сухая ветка, своей цели он не достиг — голова осталась на шее. Разве что горло уберег. И тут же ящерица вцепилась ему в плечо. Да так, что он поневоле взвыл.

Зубы и когти безжалостно терзали его тело. На миг нахлынула паника, но поддаться ей означало пропасть ни за грош. Действуя скорее инстинктивно, он, по-прежнему пытаясь оторвать твари голову, переломить шею, бросился к стене. Правую ногу словно в тиски зажало — это вторая, доковылявши-таки, вцепилась в сапог повыше лодыжки. Отчаянно борясь с висящим на груди чудовищем, он разжал пальцы правой руки — отчего натиск на него усилился — упав на колени, схватил пистолет и, приставив его к боку ящерицы, напротив самого крупного ало-зеленоватого мерцания, принялся отчаянно давить на спуск.

Грохот, лязг, искры, одна пуля куда-то срикошетила с визгом… Однако остальные цель нашли. Когда боек после очередного нажатия на курок лишь сухо щелкнул, Савельев ухватил тварь за шею и второй рукой. Она, искря и треща разрядами, изогнулась дугой, уперев в его грудь твердое брюхо, клацая окровавленной пастью, молотя хвостом в воздухе. Последнее отчаянное усилие, жгучая боль в исполосованных боках — и ящерицу удалось оторвать, отшвырнуть, пусть и совсем недалеко. Волоча за собой вторую, мертвой хваткой вцепившуюся в ногу, он нечеловеческими усилиями преодолел несколько шагов до стены, сорвал с крючка ближайший палаш и обрушил его на шею твари — собрав все силы, превозмогая боль в окровавленном плече. Все надежды, все силы, вся яростная жажда жизни была вложена в этот удар…

Нога словно освободилась из медвежьего капкана, на ней больше не висела тяжесть — он все же перерубил шею. Туловище, выполняя вовсе уж нелепые движения, затопотало по полу кругами и зигзагами, не обращая на него более никакого внимания — а голова, разжав челюсти, звонко упала на паркет.

Он лихорадочно огляделся, в горячке схватки не чуя боли. Вторая ящерица, то и дело дергаясь, почти свиваясь в кольцо, упорно тянулась к нему, поручик, пошатываясь, бросил палаш, подобрал пистолет, на ощупь нашел кнопку, выбрасывавшую обойму. Извлекши из кармашка на ремне запасную и последнюю, звонко ее вставил, передернул затвор — и, держа оружие обеими руками (оно словно бы изрядно потяжелело), принялся палить в упор.