Провидение зла - Сергей Малицкий Страница 54

Король помолчал.

– Затем она решила убить тебя, – опустил он взгляд к каменной мозаике, украшавшей пол тронного зала. – Но в комнату вошел Гравис. Наверное, шум привлек его. Он увидел труп Венефики и все понял. Кликнул стражу и встал перед твоею колыбелью и колыбелью Сигнума, потому что твоя мать смотрела за вами обоими. Королева Арка была очень сильна. Она сразила и Грависа, и некоторых стражников, но их было слишком много. Они зарубили ее.

– Они сражались с королевой? – едва смог произнести Литус.

– Они спасали твою никчемную жизнь, – процедил Флавус. – И не знали, что она королева. Она была в паутине Ордена Смерти, лицо показала только при входе в дом Грависа, но приказала привратнику не докладывать о себе. Если бы она убила всех, она бы убила и привратника. Но привратника убил я. И всех, кто остался жив. Кроме тебя и Сигнума…

Отец напоминал Литусу безумца. Его губы вытянулись в тонкую линию, черты лица заострились, он перестал походить на самого себя, и хотя его взгляд по-прежнему был направлен на огонь, Литусу казалось, что король пристально рассматривает его, не оборачиваясь, смотрит на него обратной стороной глаз через череп, кожу и серебристые локоны.

– Они зарубили ее, – продолжил Флавус. – Мать Сигнума увидела гибель своего мужа и повредилась рассудком. Лакуна Магнус умерла через пять лет. Своего сына или кого бы то ни было она так и не узнала. Ты все понял?

– Что такое паутина Ордена Смерти? – прошептал Литус.

Он еще не закончил фразу, а профиль Флавуса стал еще острее. В секунду Литус поверил в то, что король не отдавал приказ об убийстве всех, кто был в доме Грависа. Он лично всех и убил. И сейчас он был готов убить Литуса.

– Иди, – с трудом справился с собой Флавус. – И будь достойным… своей матери.

…С тех пор прошло уже почти десять лет. Хорошо, если за все это время Литус виделся с отцом раз десять. Не разговаривал он с ним больше ни разу. И с Сигнумом не разговаривал. Но виделся с ним чаще. Несколько раз они сталкивались в гимназиуме в зале для занятий борьбой и фехтованием, в котором подвизались вельможные сынки не только Эбаббара, но и Тирены, и Самсума. К Литусу был приставлен престарелый мастер стражи Сенекс. Разговаривать с ним было бесполезно, старик мог только глядеть в одну точку и ковыряться в собственном носу или в ухе да отслеживать, чтобы его подопечный в определенное время переходил от наставника к наставнику. Ежевечерне Сенекс оставлял Литуса на попечение толстяка дворецкого, который следил за домишком бастарда, расположенным в квартале заимодавцев и менял, а ежеутренне возвращался и стучал молотком в дверь, ожидая выхода подопечного на улицу. Иногда Литусу казалось, что Сенекс слепой или глухой и что если он просто будет лежать в гимназиуме на тюфяках, ничего не изменится. Старик точно так же будет приходить к его дому с молотком и точно так же объявлять вечером, что время вышло. К счастью или к несчастью, Литус не пытался испытать Сенекса, отдаваясь предлагаемым наукам от борьбы, фехтования и стрельбы из лука до магии и истории всем существом, и несмотря на то, что не все его наставники были подлинными мастерами, умудрялся почерпнуть что-то от каждого. И что казалось удивительным ему самому, усердие не было единственным способом постижения наук и воинского мастерства. Постепенно он начал получать удовольствие от занятий, от погружения в тонкости движения и концентрации силы, тем более, что наиболее мудрые из мастеров, которые в поисках заработка иногда забредали в гимназиум, радовались возможности испытать собственные умения на юном школяре, который если чем и страдал, так это неутомимостью и любовью к разворачиванию древних свитков. В семнадцать лет Литус начал участвовать в турнирах ардуусской ярмарки, сначала хотел биться во всех четырех, но именно в тот год старик Сенекс впервые произнес что-то осмысленное. Все так же уставившись в одну точку и почесывая мочку уха, он пробормотал:

– Не рвись, парень. Выбирай борьбу. Нечего суетиться. И так славы огребешь столько, что надорвешься нести. А ты можешь.

– Почему борьбу? – только и спросил Литус.

– Ничего лишнего, – продолжал мять ухо Сенекс. – Ни магии, ни оружия, ни пользы. Победишь в борьбе – просто победишь в борьбе, и ничего больше. Победишь в стрельбе из лука – ты стрелок. В магии – колдун. В фехтовании – воин.

– А если и стрелок, и колдун, и воин? – удивился Литус. – Чем плохо?

– Хорошо сиять медным чайником на полке, – ответил Сенекс. – А бастарду лучше сиять в сундуке. Чтобы завистливый глаз не распознал сияние. А не завистливый, но страшный чтоб удивился. Перед смертью.

Сказал и как будто и не говорил ничего. Снова закатил глаза, засунул палец в нос, а потом, как обычно, напомнил:

– Хватит на сегодня.

В позапрошлом году Литус впервые выиграл турнир. В прошлом Сенекс умер. По дороге домой, куда Литус вез второй серебряный рог и даже подумывал, что повесит его над ложем, скрестив с первым. Старик, который казался Литусу приросшим к седлу, вдруг закашлялся, словно что-то внутри его сухого тела оборвалось, а затем поманил к себе бастарда крючковатым пальцем.

– Не все, что называется именем, носит его, или не все, что носит имя, называется им, – пробормотал он какую-то глупость.

– Бесполезно отрезать уши, если слушает голова, – пробормотал, глотая кровавые капли в углах рта, вторую глупость Сенекс.

– Трусы записывают то, что боятся молвить, – была третья глупость, а вдогонку к ней, вместе с кровавыми пузырями между губ, донеслось и еще что-то: – Три ведьмы, Литус. Три. Не одна, не две, а три. Ищи, и найдешь.

Сказал и умер.

Литус похоронил его на краю кирумской земли, у выкрашенного охрой дорожного столба с выжженным на его стесанном верху силуэтом бычьих рогов – знаком Эбаббара. Как раз там, где край Светлой Пустоши чуть ли не вплотную подходил к течению реки Му и дорога петляла от часовни к часовне, укрываясь за стеной из колючих кустов – зыбкой защитой от нечисти. Сейчас, через год, он подъехал к могиле ранним утром, едва солнце показалось над горизонтом. Путь вдоль края пустоши вытягивался на полсотни лиг, и хоть хорошая была лошадь у бастарда короля Эбаббара, миновать опасный участок хотелось засветло, а уж дальше – еще сотню с небольшим лиг через деревни, и вот они, стены Эбаббара, древней Каламской столицы. Но это только через три дня, не раньше, а то и на четвертый. Потом день отдыха, потом в гимназиум, но уже без Сенекса, как весь последний год, затем домой, затем опять в гимназиум. И что дальше?

Литус сидел у могилы, на которую в прошлом году он затащил здоровенный камень, и больше всего хотел упасть лицом вперед на холодную весеннюю землю, опутанную стеблями прошлогодней травы, и забыться. Десять лет Сенекс был рядом с ним, а сказал что-то осмысленное только перед самой смертью. Да и то Литус его не понял. Сколько он всего не понял? Многое. Что за паутина Ордена Смерти? Что за странный кто-то, кто носит имя, но не называется им, или наоборот? Кому отрезали уши? Что записывают трусы? О каких трех ведьмах говорил Сенекс? Почему его, бастарда Эбаббара, ударил в спину принц Лаписа, если Литус сражался честно? И ведь Игнис Тотум всегда казался ему достойным парнем. В прошлом году тоже уступил в последнем поединке, был расстроен, но улыбнулся так открыто, что впервые Литус захотел хоть кого-то назвать другом. А теперь ударил бастарда в спину. Или так и положено с бастардами? Крепко ударил, Литус даже как будто чувств на секунду лишился. От боли в глазах помутилось. Язык себе прикусил, чтобы не закричать. А Игнис словно и сам ошалел от собственного поступка. Ошалеешь тут, дурная слава на всю Анкиду, и ради чего? Ни доблести, ни радости, ни прибытка. Не иначе как в голове у Игниса помутилось. Главное, чтобы не умер. Вот в голове у матери Сигнума помутилось, когда был убит его отец, и пяти лет она после этого не прожила. Или все-таки не навсегда сошел с ума принц Лаписа? Тем же вечером стоял под дождем у дома Литуса, держал в руках кнут по древнему каламскому обычаю. Интересно, кто его надоумил? Женщина красивая с ним приходила, очень красивая, неужели и в самом деле королева Лаписа? Никогда не видел ее вблизи. Слышал разговоры, что среди всех королей король самого маленького королевства – самый гордый. Как же не быть гордым, если рядом с тобой такая женщина? Если бы все королевы были такими, то лишь одно и осталось бы – стать королем. Нужно только подобрать королевство без присмотра и уговорить его подданных. Предъявить им серебряные кубки, что ли? Третий уже в его мешке, хоть и настучал он по больной спине, пока Литус торопил коня кирумскими перелесками. Хорошо, что заживает все быстро. Заживать-то заживает, но боль-то никуда не девается. Едва не упал второй раз, когда стал затягивать тканью бок. И потом, когда пришлось выйти к полоумному принцу во двор, тоже едва не упал, хотя и не обнимал его принц, Литус сам обнял принца, чтобы быстрее завершить всю эту мерзость, что случилась с ним по неизвестной причине. Или судьба у него такая? И ведь спешил только что, затемно выехал из постоялого двора, чтобы на заре быть у могилы Сенекса, а теперь сидит и выцарапывает на базальтовом валуне имя старика.