Огнедева - Елизавета Дворецкая Страница 54

— Ох вы, девки, мои девушки! — пел он дочерям, которые спустились на шум из повалуши, чтобы помочь ему лечь. — Было много вас насеяно, да и много уродилося… Лелюшки вы мои! Лебедушки белые! Теперь не так заживем, как раньше жили! Так заживем, как деды наши не видели. «Глазков» в три ряда вам повесим! Аксамитов и ал… алтала… талабасов накупим! На серебряных блюдах есть будем, из золоченых чарок пить!

Не так чтобы они прямо сразу поверили, но переглядывались с удовольствием. Особенно радовалась Дивляна: узнав обо всем этом, плесковский князь Судила будет просто счастлив взять в род невестку, которая принесет ему такие полезные и выгодные связи!

Вольга не первый день собирался ехать домой, чтобы объявить отцу о том, что нашел невесту и что нужно готовить к осени сватов. Милорада намекала ему, что, дескать, мы гостей не гоним, но как бы Судислав плесковский не решил, что у него украли парня. Даже Велем, вообще к Вольге относившийся хорошо и довольный, что у него будет такой удалой свояк, смеялся порой, не хочет ли Вольга податься к ним в примаки. [30]На самом деле Домагость, видевший, что его средняя дочь неразлучна с Вольгой, опасался, как бы ему не отковали внука раньше, чем появится зять. И хотя это дело вполне житейское, все же его чести оно на пользу не пойдет. Вольга и сам все это понимал и хотел поскорее отправиться за сватами, но не хватало сил расстаться с Дивляной. Теперь, с приездом полян, плесковский княжич увидел в этом предлог еще немного задержаться, чтобы потом рассказать отцу, чем закончились переговоры и какие докончания были утверждены.

На следующий день старейшины снова собрались в гостином дворе. За остаток ночи и утро они обдумали речи посла и теперь приступили к Белотуру с деловыми предложениями. Смущал их только вопрос о том, действительно ли можно добраться до Царьграда, не потеряв товар. Но поляне заверяли, что покровительство козар, которые, само собой, будут иметь с этого и свою выгоду, сделает дорогу вполне безопасной.

— А уж чтобы греки с нами торговать хотели — это от нас самих зависит, — говорил Белотур. — Помнят там еще князя Улеба, не забыли как дрожали, когда его лодьи все море собою покрывали, как дань платили, лишь бы Царьград от разорения уберечь. Будете вы, волховские словене, с нами заедино, пойдут и иные племена — никто нашей силе противиться не сможет. Ведь недаром мы все — внуки Дажьбога.

— Мы-то от Велеса свой род ведем, — усмехнулся Святобор. — Но и Дажьбога пресветлого почитаем.

— А что у вас волхвы говорят — племя полянское от Дажьбога идет? — спросила Милорада.

— А вот налей мне, хозяюшка, еще браги твоей медовой, я и расскажу!

Как знатный человек, хоть и не волхв-кощунник, Белотур знал множество преданий своей земли: о том, как Дажьбог и Велес сражаются за Марену, которая прежде была женой Дажьбога, но потом ушла от него к Велесу; о земном прародителе полян по имени Кий, который первым с родом своим поселился у днепровских круч. Поведал о том, как Сварог запряг в плуг Змея и на нем пропахал борозды, служащие защитой полянской земле от степи, а еще о том, какие войны случались у полян с древлянами, северянами, уличами и прочими окольными племенами. Иные из этих войн велись за все то же восточное серебро, которое сейчас шло не столько через Днепр, сколько через Дон и реку Семь. Обзаведясь союзниками на Ильмере и Волхове и получив доступ к огромным запасам наилучших северных мехов, поляне могли перевести этот «серебряный» поток на себя и одолеть всех соперников.

Ладожские старейшины со значением переглядывались во время этого рассказа. У иных мелькала мысль, что утверждать докончание и искать союзников стоило бы среди тех самых саваров, что живут на Дону и Семь-реке — племени многочисленного и богатого, имеющего налаженные связи с козарами и булгарами. Они, по слухам, настолько привыкли вести далекую торговлю и обладали настолько большими запасами восточного серебра, что дирхемы там имелись в каждой глухой веси и даже смерды друг с другом расплачивались серебряными шелягами по счету, а не мешком зерна в обмен на медвежью шкуру. Но были и другие соображения: мы-то нужны этим саварам? Им и без нас хорошо. А вот наследникам Улеба Зверя, или князя Дира, как его прозвали не знающие варяжского языка поляне, очень нужны союзники, которые помогут им обрести богатство, могущество и влияние.

— А что он за человек, князь Аскольд? — расспрашивали старейшины.

— Годами мы с ним ровесники, он меня помоложе на пару лет, — обстоятельно отвечал Белотур. Подмигнув Яромиле и Дивляне, он продолжал: — У князюшки кудри качаются, будто скатен жемчуг рассыпается, у князя глаза да ясна сокола, а брови у него да черны бобры.

Девушки засмеялись, представив себе красавца князя из далеких земель, а Вольга нахмурился.

— А кто княгиня его? — любопытствовала Милорада. — Сколько всего жен, есть ли дети?

— Едва брат мой в пору вошел, сосватал ему отец жену, дочь Дорогомысла, князя уличского. Воевали тогда поляне с уличами, да наш был верх, вот и скрепили докончание свадьбой. Больше того: у Дорогомысла сыновей нет, и условие такое поставили, что после смерти Дорогомысла моему брату власть над уличами достанется.

— И что же? — Ладожане слушали, не сводя с него глаз.

— Этот скрипучий пень Дорогомысл еще жив! — Белотур усмехнулся. — Кто бы мог подумать! Ему уже тогда было под сорок, он теперь уже седой, в шрамах и без зубов, как старый волк, а все еще рычит! Его дочь родила князю Аскольду двоих детей, но оба они умерли маленькими, а сама она умерла, когда — рожала третьего. Но у Дорогомысла тем временем подросла еще одна дочь, и он дал ее взамен первой. Она была еще совсем юной, даже моложе тебя, красавица. — Он посмотрел на Дивляну, которая, сидя рядом с матерью и сестрами, внимала его рассказу, будто кощуне. — Она тоже умерла прошлой зимой.

— А у Дорогомысла того дочерей больше не осталось? — хмыкнул Доброня.

— У него было их еще две. Боги ни разу не посылали ему сыновей, а ему, конечно, хотелось их иметь, поэтому он все время брал себе новых жен, искал везде самых красивых и сильных, но только нарожал с десяток девчонок! — Белотур рассмеялся над такой неудачей давнего недруга. — Других дочерей он тем временем выдал замуж. Но и нам с Аскольдом надоели его дочери, и теперь брат решил поискать новую жену в других землях.

— А ты сам на ком женат? — опять спросила Милорада, — А моя жена приходится дочерью Забериславу, князю радимическому. У меня сын есть, Ратибор, на другой год ему уже меч получать! [31]— слегка похвастался Белотур. — Так вот, хозяюшка, что я про брата моего Аскольда говорил. — И он вернулся к прежнему, не сомневаясь, что будет выслушан со всем вниманием, особенно женской половиной хозяйской семьи.

Когда Белотур обращался к женщинам, у него даже лицо менялось: улыбка становилась еще более мягкой и дружелюбной, в светлых глазах появлялось особое тепло. А уж если его собеседницей была молодая девушка, то в его лице проступало даже что-то умильное и виноватое: он словно бы очень хотел сделать для нее что-нибудь хорошее, только не знал что. Милорада подавляла улыбку, наблюдая за ним: очевидно, женщины были одной из главных радостей Белотуровой жизни, но, право же, такому удалому молодцу это трудно поставить в упрек.