Ведьмаки и колдовки - Карина Демина Страница 53

Кузины присмотрелись.

Купчиха охнула.

Шпицы взвыли, а княгиня лишь укоризненно покачала головой:

— Годы идут, а ты не меняешься, вечно всякую гадость домой таскаешь…

— Так… — улан, кажется, смутился, — я… не себе… по службе… служебный труп, так сказать…

Это объяснение княгиню удовлетворило, чего нельзя было сказать о кузинах Одоленских, к созерцанию трупов, служебных аль вольного характеру, вовсе не расположенных…

Девицы завизжали.

Купчиха молчаливо и солидно лишилась чувств, осев на руки молоденького коридорного, который в последние дни за нею увивался…

Впрочем, улан на суматоху внимания не обратил.

Он прежним бодрым шагом пересек холл, поднялся по лестнице, оставив на дорожке вереницу пыльных следов.

Труп на плече улана покачивался, но, как и было обещано, вел себя смирно.

В дверь нумера для новобрачных, украшенную резными веночками, стучал улан смело, бодро даже. И когда открыли, сказал:

— Вам тут посылка, Аврелий Яковлевич.

Ведьмак, и вправду выглядевший несколько сонным, зевнул и почесал бронзовый живот.

— Ты, Лихо, как-то больно осмелел…

Но посторонился, пропуская и улана, и его престранную ношу.

— Так это… куда класть? — поинтересовался Лихо, оглядываясь. Нумер, некогда роскошный, за пару недель гостевания ведьмака изрядно преобразился.

Исчез розовый толстый ковер, а паркет утратил прежний лоск, но зато обзавелся престранным, самого пугающего вида узором. На посеребренных обоях осела копоть, каковой вроде бы и взяться было неоткуда, но взялась же. На кофейном столике преочаровательного вида ныне теснились склянки, а в камине обжилась переносная жаровенка.

В нумере воняло паленым волосом и полынью.

— А куда-нибудь поклади, — широко зевнув, сказал ведьмак.

Лихо сбросил труп у камина.

— И рассказывай, с чего вдруг этакая… забота. Работу на дом мне еще не приносили.

Лихо заговорил.

Старался спокойно, коротко и исключительно по делу. Аврелий Яковлевич слушал, кивал и труп разглядывал с превеликим интересом…

Тело пана Острожского Аврелий Яковлевич перевернул на спину кочергою.

— Предусмотрительно. — Той же кочергой он указал на ремень. — И жестоко. У упырей очень тонкое обоняние… тоньше, чем у волкодлаков. Он бы тебя возненавидел.

— Он и при жизни-то меня не очень любил.

Упырей Лихо недолюбливал: во-первых, потому как уж больно они на обыкновенных людей похожи были, во-вторых, волкодлачья его натура требовала от конкурентов избавляться…

— Ну-ка, ну-ка, дорогой, — Аврелий Яковлевич вдруг оказался рядом, — иди-ка ты сюда… от сюда… к окошку стань.

Лихо стал.

Аврелий Яковлевич же в руку вцепился, заставил ладонь разжать.

И долго пристально разглядывал что саму эту ладонь, что короткие когтистые пальцы… потом рот заставил открыть и зубы щупал.

Веки оттягивал.

— Смотри на солнышко, смотри… и давно оно так?

— Сегодня. Я… разозлился.

— Крепко?

— Да.

— Убить хотел?

— Да.

— Оно и ладно… иную мразь и убить — грех невеликий… душил или зубами?

— Душил.

Будто по мертвяку не видно…

— Но когтями его поцарапал… погляди.

Глядеть на пана Острожского у Лихослава желания не было, но и перечить ведьмаку он не посмел.

— Все плохо? — спросил, сев на пол.

— Смотря для кого. От для него, — Аврелий Яковлевич, так и не выпустивший кочерги, ткнул ею в труп, — таки да, плохо. А ты вроде живой и бодрый.

— Человек?

— Большей частью.

— А меньшей? Волкодлак?

— Волкодлак, да… — Ведьмак потер подбородок. — Волкодлак волкодлаку рознь… сядь вон в кресло, сейчас чаю принесут. Попьем, поговорим… Хозяйка, значит… объявилась… от кур-р-рячья печенка!

Аврелий Яковлевич чай заказывал сам.

Подали быстро, и коридорный, вкативший в нумер тележку, изо всех сил старался на труп не глазеть, но все одно глазел, бледнел и вздыхал.

А еще чесался, точно пес лишайный…

— Пущай чешется. Оно за дело, — сказал Аврелий Яковлевич, самолично чай по фарфоровым полупрозрачным чашечкам разливая. Молоком забелил. Щипчиками серебряными сахар подхватил, окунул и, из чашки вытащив, облизал поспешно. Пояснил, хоть бы Лихо ни о чем не спрашивал: — С юности этак привычен пить. По первости сахар — он деликатесой был… других не знал. Ты-то не стесняйся, княжич…

— Надолго ли…

— Разговор?

— Княжич.

— За батьку своего переживаешь? Плюнь и разотри. Дрянь, а не человек. Гнилой. И братец твой не лучше, который меньшой… еще тот поганец…

Лихо пожал плечами. С Велеславом у него с юных лет отношения не заладились, потому как был братец не то чтобы гнилой, но и вправду характера поганого.

Все наушничал.

И ныл… ныл и наушничал… правда, когда ж то было?

С другой стороны, Велеслав сумел при дворце остаться на месте Лихо, и прижился, и ко двору пришелся, хотя и плачется в письмах на бедность, на судьбу свою, которая его не то что вторым — третьим сыном сделала, лишив всяческих перспектив…

Только ж разве о нем речь?

— На отца твоего управа найдется. — Аврелий Яковлевич, чашку отставивши, потянулся. Кости захрустели, а русалки на плече задергались, зашевелили хвостами. — А вот за братцем приглядывай… чернотой от него несет… такое бывает, когда человечек успел замараться…

— Вы к чему это?

Разговор был неприятен.

Не то чтобы Лихо так уж братца любил, но… родич.

Кровный.

Единокровный и богами даденный. Иного не будет.

— К тому, чтоб ты, олух Вотанов, осторожней был. — Перегнувшись через столик, Аврелий Яковлевич дал щелбана, от которого в голове загудело. — Потому как и вправду… ситуация у тебя непростая. Чай пей.

Лихо и хлебанул, позабывши, что чай-то свежезаваренный, горячий.

Кипятком опалило так, что аж закашлялся.

— Аккуратней… экий ты нервный, прям как старшенький твой… вы друг друга стоите… и рад, что помирилися… простил?

— Простил.

— От и молодец.

Спрашивать, откуда давняя и крепко уже забытая история стала Аврелию Яковлевичу известна, Лихо не стал. Ведьмак же, держа чашку в щепоти, макал в нее рафинад, который обсасывал, жмурясь от удовольствия. Говорить не спешил, а Лихо ведьмака не торопил.