Ас Третьего рейха - Валентин Егоров Страница 53

Вот с одним из таких мужиков у меня и завязались приятельские отношения. Самогона у него, разумеется, не оказалось, но различной водки было столько, хоть налей себе полную ванну и купайся в ней. Слово за слово мы разговорились, представились друг другу и договорились встретиться вечерком, чтобы вместе провести время. Так как я плохо знал город, Иван — именно так звали моего нового приятеля, — пришел к моей гостинице, и от нее мы отправились путешествовать по городу. Прошли весь Крещатик, спустились к Днепру, посидели на бережку и посмотрели на лед, почти полностью скрывший реку. А затем забрались в один небольшой ресторан, где просидели допоздна, поглощая галушки с вишней, вареники со сметаной. Так, каждый вечер Иван приходил за мной, вначале мы бродили по городу, посещая его исторические места, а затем занимались чревоугодием. Но последний день мы решили провести несколько иначе, Иван пообещал мне много сюрпризов на этот день.

Мы встретились у собора Святой Софии и сразу же направились в главный ресторан города для старших офицеров и высокопоставленных чиновников городской администрации. Несколько дней назад в этом ресторане я заказал два места — для себя и Ивана. Вначале администрация ресторана отказалась принимать мой заказ, она посчитала мой чин обер-лейтенанта не особо высоким офицерским чином. Но своевременное вмешательство моего друга и в то время командира эскадрильи капитана Арнольда Цигевартена разрешило эту проблему, и свой прощальный вечер в Киеве я провел вместе с Иваном в лучшем ресторане города, как и обещал своему русскому приятелю.

Еще в гардеробной ресторана я обратил внимание на то, что он переполнен молодцами в черных мундирах — офицерами городского гестапо. Но они не приставали к нам с вопросами и даже не обращали на нас внимания, поэтому я с Иваном даже не смотрел на этих крыс. С детства не любил людей в черной одежде, они своим видом очень напоминали мне представителей потустороннего мира, к которым я никогда не испытывал симпатии.

Наш столик находился в глубине зала, неподалеку от танцплощадки. Когда я с Иваном сел за свой столик, то танцплощадка была еще пуста, да и самой музыки не было, оркестр еще не занял своих мест. Первое время Иван смущался, но, когда я делал заказ, начал вносить свои небольшие коррективы в него. Зачем-то заказал два больших граненых стакана, отказался от заказанной мною бутылки «Кремлевской», вытащил откуда-то здоровый шмат сала и стал ножом резать его на аккуратные дольки. Только официант отошел от нашего стола, как Иван из-под стола достал большую бутылку с прозрачной жидкостью, набулькал ее в стаканы и предложил опустошить стаканы за нашу дружбу. Мы встали, громко чокнулись стаканами и опрокинули их в рот.

В зале ресторана пока еще было мало посетителей, но в этот момент головы тех, кто успел занять за столиками свои места, были повернуты в нашу сторону, и хлопками ладоней люди приветствовали наше столь геройское выступление. Несколько долек сала, метко брошенные в рот, приятно смягчили принятый алкоголь. Неторопливо потекла беседа на смеси немецкого и русского языков. Иван рассказывал мне о своем деревенском быте, а я говорил о своей матери и своем отце. Он поинтересовался, имею ли я свою фрау и деток, на что я рассказал ему о своей дружбе с девчонками.

Он сожалеюще цыкнул зубами, сказав, что одно другому не мешает, а детей нужно иметь, чтобы твой род продолжался. Затем предложил снова выпить, и мы выпили по второму стакану этой бесцветной и не имеющей запаха жидкости. На третьем стакане эта русская бестия призналась, что мы пьем чистейший, словно слезинка непорочной девушки, самогон. Меня это поразило до глубины души, но я никак не мог разобраться, какую именно девушку, русскую или немецкую, Иван имел в виду. На что приятель ответил, что это не имеет значения, так как все девушки, независимо от цвета кожи и национальности, имеют одинаковое строение тела. Мы выпили и за девушек всех цветов кожи и национальностей. К этому времени ресторан заполнился посетителями, которые в основном были в черных мундирах. Оркестр во всю наяривал джазовые мелодии, а танцплощадка была переполнена танцующими молодыми офицерами и девушками.

А я пил и пил, сало спасало и не давало моему сознанию утонуть в этой без цвета и запаха прозрачной жидкости под таким звучным названием — «самогон». Я хорошо помню, когда время приближалось к полуночи и нам пора было покидать ресторан, до начала комендантского часа Иван должен был добраться до своего жилья, а иначе его мог арестовать любой патруль полевой жандармерии. Перед нашим уходом он достал из своей заплечной сумы большую шкатулку, поставил ее в центр нашего стола и прилепил к ней горящий огарок свечи. На мой вопросительный взгляд, небрежно пожав плечами, пояснил, что это наш прощальный подарок, нечто вроде чаевых официанту.

Некоторое время мы по ночной улице шагали вдвоем, каждый молчал и думал о чем-то своем. Дойдя до перекрестка, где наши дороги расходились, я с чувством пожал руку своему русскому приятелю и от всего сердца пожелал ему всего наилучшего. Иван что-то начал говорить в ответ. Русские мужики — это странные и чрезвычайно говорливые люди, там, где можно обойтись одним словом, они могут говорить десять минут. Так и в этот раз, Иван проговорил целую минуту, из которой я ничего не понял, слаб тогда был в русском языке, но прощальная речь моего русского приятеля была прервана сильным взрывом, произошедшим где-то в городе за нашей спиной. Мы развернулись лицами в сторону взрыва и некоторое время наблюдали за всполохами пожара. Еще раз пожали друг другу руки, и наши пути навсегда разошлись.

Эта случайно услышанная по радио информация о взятии Киева русскими затронула какие-то внутренние струны организма Зигфрида Ругге, так как его память вновь и вновь возвращалась к его пребыванию на Восточном фронте. Но испытательный полет подходил к успешному завершению, и мне пора было идти на посадку.