Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала - Герман Романов Страница 53

За станицы родные, за луга заливные

Да за царскую вотчину.

Из переулка вынырнул конный патруль — семеро бородатых иркутских казаков мигом заворотили лошадок и пристроились к колонне. И их голоса с цоконьем копыт слились в общей песне.

Поседлаем лошадок, перескочим ограду,

Да галопом до пристани,

Чтобы не было грустно, порубаем в капусту

Всех жидов с коммунистами.

Песня кончилась, семеновцы повернули на Ланинскую, однако пересуды среди горожан разгорелись со страшною силою. Многие склонялись к мнению, что Семенов будет грозой всех левых и церемониться с Политцентром, который иркутские острословы уже переименовали в «Центропуп», не будет — враз всем укорот сделает.

Другие обыватели, среди которых преобладали господа семитской наружности, были подавлены и потому настроены категорически против прибытия в Иркутск войск атамана. Они даже распространяли слух, весьма похожий на правду, — чехи обещали Политцентру, что не пропустят семеновцев по железной дороге, а автомобилями из Лиственничного их много не привезут — и авто маловато, и в бензине крайняя нужда.

Впрочем, обе крайности сливались в одну плоскость — правительство в любом случае уйдет в отставку, ибо достало всех до печенок своей беспомощностью. Все несчастья последних месяцев на нем лежат — голод в городах, беспорядок, разгул партизанщины, и главное — Омская катастрофа, отступление армии и беспорядочная эвакуация. И правительство должно ответить за это безобразие — вот главное, что объединяло большинство, если не всех…

Сычев торопился и, волнуясь, перестал замечать холод. Машина проезжала мимо добротных казачьих усадьб, мимо красивой казачьей часовенки, построенной в память об убиенном императоре Александре Николаевиче, в которого злодеи-террористы из «Народной воли» метнули бомбу на Екатерининском канале 1 марта 1881 года. Много в Иркутске живет казаков, занимают три улицы, которые именуют «казачьими». Ефим Георгиевич ехал сейчас к атаману Иркутского казачьего войска генерал-майору Прокопию Петровичу Оглоблину, но разговор между ними предстоял напряженный…

Михалево

— Костик! Арчегов!!! — звонкий женский крик полностью перекрыл царящие на станции голоса, лязг металла, лошадиное ржанье.

Ермаков машинально обернулся, за последние дни он уже сжился со своей новой фамилией, а к имени и привыкать не надобно. От чешского вагона, из пестрой толпы собравшихся женщин, к нему кинулась молодая девушка, выкрикнув его имя еще раз.

У Константина похолодело в груди — он узнал ее, узнал по той фотографии в арчеговском бумажнике, пусть и ставшую немного взрослее. А за ней с плачем маленькими ножками затопал малыш, на которого напялили уйму теплых одежек, в результате чего он стал похожим на колобка. Почему-то Костя сразу решил, что это мальчик, ведь точно так же бегал его карапуз, когда сам Костя только начал носить на плечах курсантские погоны.

Детский плач буквально пригвоздил на бегу молодую маму, она в замешательстве остановилась, то ли бежать к Арчегову, то ли вернуться к ребенку. А малыш тем временем зацепился ножкой за рельс и спикировал на шпалы. Падение было болезненным, и он уже разразился настоящим ревом.

Вот этого Ермаков стерпеть не мог, он не выносил детского плача. Именно плача от боли, а не ультимативного требования очередного каприза маленького эгоиста. Константин резво стартовал, обогнул женщину и подхватил на руки карапузика.

Года полтора, ротик искривился плачем, глазенки сверкают. Ермаков ожидал, что рев усилится, ведь ребенок понял, что его в руки взял чужой дядька, однако этого не произошло. Наоборот, малыш вперился в него взглядом и замолчал.

— Тебя как зовут, казак? — от этого вопроса Костя никак не мог избавиться, и сам, будучи казаком, детишек всегда именовал казаками.

— Иван, как ты и хотел, дедушкиным именем назван, — женский голос за спиной чуточку дрожал.

И тут до Кости дошло, и он чуть не выронил из рук мальчонку. Это его сын, вернее — сын Арчегова. А эта женщина ему жена, или скорее гражданская жена, ибо официально он не женат, если судить по послужному списку. Вот только кольцо обручальное на пальце и фотография подруги имелись, да теперь и она сама появилась с ребенком. Мысли понеслись в голове лихорадочным галопом, и он, выгадывая время, задал ребенку еще один вопрос:

— И сколько ты уже на белом свете, Ванюша, здравствуешь?

— В прошлом году второго августа родился, — все так же неуверенно ответила женщина. Она словно боялась Арчегова или опасалась неадекватной реакции, что будет вернее.

«Повезло тебе парень, в день десантника родился», — это одно растрогало Костю, и он крепче прижал ребенка к груди, а мозг, как компьютер, уже начал выдавать первую информацию к размышлению.

Выходит, Арчегов был с ней в ноябре семнадцатого, иначе дитя бы на свет не появилось. Вот только какая-то склока между ними вышла, и он уехал от нее, возможно, даже не зная, что она ждет от него ребенка. Иначе бы слово «сука» не написал на обороте фотографии. И решился на жестокую проверку:

— Что ты делаешь в чешском эшелоне вместе с другими ППЖ?

— Я ехала к тебе. В Челябинске случайно встретила поручика Тедеева, это было в начале сентября, и он мне сказал, что ты в Забайкалье у атамана Семенова служишь. Я и твоему батюшке писала, даже ответ получила, но он не знал, где ты. Написал, чтобы мы до Владикавказа скорее добирались. Но как? — женщина лихорадочно выплескивала из себя слова, но тут осеклась и неожиданно тихим голосом спросила:

— Кто такие ППЖ, ты спросил таким странным тоном?

— Походно-полевые жены! — последнее слово Ермаков произнес так, что оно звучало, как «шлюхи».

Она отшатнулась от него, будто он ее ударил, лицо смертельно побледнело, в нем не осталось ни кровинки.

— Лучше убей меня и сына! Не говори так никогда. Убей! Я не могла с тобой поехать тогда, в ноябре семнадцатого. Да, я послушалась больную маму. Я не знала тогда, что ношу под сердцем нашего ребенка, твоего сына. Но этим летом я бросилась тебя искать, вместе с мальчиком, а ему года не было! — она не плакала, в истерику не срывалась, и Костя машинально отметил, что у нее прекрасно сбалансированная психика.

— Бахва посадил нас на поезд, но в Красноярске мы застряли. Я не знала, что делать, но тут чехи предложили помощь. Но я не подстилка для них! Я блюла и свою и твою честь! Она для меня не пустой звук. Мама мне дала наши фамильные серьги, я заплатила ими. И твой родовой перстень с рубином отдала, хотя для тебя он очень важен…

— Прости! — прервал ее Костя, он все понял.

И сделал выбор — малыш не должен остаться сиротой при живом отце. Моральных препон он не испытывал, тем более женщина ему понравилась с первого взгляда. Правда, сложности могли быть немалые, но Ермаков решил сослаться на амнезию от полученной им контузии. Такие вещи на войне бывают и никого не удивляют.

— Найти у чеха серьги и перстень! — резко скомандовал Костя, чувствуя, что за спиной уже маячит верный Пахом Ермолаев, а с ним еще пара казаков-ординарцев, приставленных с бывшего «Грозного» капитаном Белых. Рявкнул приказ и поглядел прямо в глаза своей жене. Да, да, именно жене — такие женщины на дороге не валяются.