Третья концепция равновесия - Ярослав Веров Страница 53

Шум дождя вывел Фомича из умственного ступора, потому как напомнил детство. Он поднялся со скамьи и размял нижние. Нужно было куда-то пойти и что-то сделать. Или кого-то о чем-то спросить. И сделать из этого выводы. И он пошел.

Под жарким утренним небом планетоида в клубящемся последождевом тумане все дышало покоем и умиротворенной дремотой. Светило сверкало всеми расцветками зеленого, словно позеленевший от времени, но до блеска надраенный медный таз. По склонам горы Пука рассыпались крупные соцветия пушистых опелярий. Еще не отзвучали раскаты грома, уходящего за окоем горизонта. Слышны рулады цикад.

Фомич не торопился. С удовольствием озирал он ставшие вдруг привлекательными пейзажи. Что-то в них напоминало ему картинки из времен детства.

— Фомич? — услышал он приветливый стариковский голос над задним ухом. — Как тебе у нас, не скучаешь?

— Да ничего, — осторожно ответил Фомич. — Собственно, я никогда не скучаю.

— А я вот к тебе шел.

— Да? А я вроде бы к вам.

— Значит, разговор назрел. Кто я — ты знаешь.

— Абориген.

— Вроде того. Племя у нас хорошее, дружное, да ты и сам убедишься. Называемся — племя Татауна. Кратко и понятно. Емко именуемся.

— А это что-то значит, название ваше, не сочтите за праздное любопытство?

— В принципе, ничего особенного. Просто звучит красиво. Хочешь услышать об истории и судьбе нашего племени, а также о его исторической миссии? Надеюсь также и на ответную откровенность. Чтобы, значит, у нас состоялся настоящий мужской разговор.

— Настоящий мужской разговор — почему бы и нет? Хоть какое-то разнообразие в этом застывающем мире.

— Скажи мне, Фомич, что ты здесь делаешь?

— Любуюсь первым и последним утром нового мира.

— На планетоиде что ты делаешь? — уточнил вождь.

— А… Субстанционально или ин корпоре?

— Как вы здесь со своим другом очутились? — начал сердиться вождь. — Сюда так просто не попадешь. Точнее — вовсе не попадешь.

— Что мы знаем об этом мире? — задумчиво спросил Фомич. — Мир — это всего лишь, субстрат нашего представления о сущем. С другой стороны, мир — только лишь одна из форм выражения мыслей о сущности бытия. А сущность бытия — непредставима, неосмыслима, непостижима. Тем и прекрасна.

— Да, вижу, ты разнообразен в своей философии, Фомич. Признайся, что иногда и наоборот говоришь, мол бытие есть представление его же, бытия. А?

— Бывает, что и говорю. Это опять же только форма выражения. А бытие, куда ни кинь — оно и есть…

— Вот теперь кое-что понятно, — сам себе сказал вождь. — Но я отойду от философии. Не все нам понятно с твоей, так сказать, экзистенцией. К примеру, только к примеру, — где бы это ты мог спрятаться, когда киберов по всей Галактике изничтожали? Мы, как ты изволил высказаться, аборигены, этого не просматриваем. Хотя, мы все просматриваем, от начала и до конца. Правда, с небольшими исключениями, но они, вроде, тебя касаться не должны.

— Да я и сам не помню, — вздохнул Фомич. — Из детства кое-что всплывает. Так, обрывки. Дождь вот прошел, припомнилось как радуга в небе, как звон облаков, плеск волны в реке, запах молока в крынке, журавль над колодцем «сквирь-сквирь», поселянки в белых чепцах, малые голландцы, Брейгель какой-то. А вот какой — не всплывает…

— Это ложная память. Гуманоидная.

— Как ложная? А пронзительность красок? Многообразие запахов? Недвусмысленность ощущений? Как это все может оказаться миражом?

— Может, Фомич, может. Мы это в тебе давно просмотрели. Не сомневайся. А вот негуманоиды прогавили в тебе кибера. И мнится мне, что не без помощи этих фантасмагорий псевдодетства.

— Ладно, пускай. Можно и согласиться, потому как мое настоящее детство состояло исключительно из врожденных идей и их анализа. А затем уже произошло раскрытие ментальности вовне. И жизнь закрутила меня в своем безумном хороводе.

— И это ложная память, поверь. Все это гуманоиды постарались. Но вот проблема. Не по плечу им такое было — соорудить двойную защиту из псевдодетств. И прозреваю, что не двойную, а многократную. Много загадок таит твое существование. Ведь по признакам, а мы различаем мельчайшие признаки, тебя вовсе не должно быть. Не то, что на хронопланетоиде, а в самой Галактике. А ты, понимаешь, есть, такой загадочный весь, — снова начал сердиться вождь, видимо, нелегко ему было терпеть незнание чего-либо, ему, существу, которое должно знать все.

— Парадокс? — довольно заулыбался Фомич.

Яна-Пунь не ответил. Он присел на пригорок с которого открывался прекрасный вид на жизненное пространство племени. Присел и Фомич.

— О чем думаешь, Фомич? — спросил Яна-Пунь, полагая, что Фомич думает сейчас именно о его племени, по крайней мере, так он просматривал мыслеток Фомича.

— О разном. Хочется каких-то конкретных дел. В Галактику хочется. Может, что совершить там безумного. Есть такая потребность. Хотя никак не могу понять — откуда.

— Вот ты куда. А я-то, старый дурень, грешным делом решил, что ты нами интересуешься. Думал вывести тебя в разговоре о нас на твою апперцепцию, выведать принцип шифровки твоего мыслекода. Да видно ошибся. «Значит, ты о моем пребывании в мнимой реальности не в курсе. Не можешь уловить вибраций, появившихся там у меня», — подумал Фомич, но абориген не прочитал и эту мысль.

— Да, так что ты говоришь? В Галактику, говоришь? А как ты себе это представляешь? Ты понимаешь в каком состоянии вещественности находишься, кибер?

— Вполне. В сугубо хронологическом, вызванном локальным контактом Радиогалактики У с Ментальной Галактической Сетью.

— Увы, все-таки, ты могуч. Небось сам додумался. Мы-то, аборигены, как ты выражаешься, все это так, по природе своей прозреваем. А вот откуда тебе это дано? Загадка на загадке. Ты, Фомич, ходячая загадка, да и только. Гуманоиды бы сказали — опасная загадка, — вождь рассмеялся, довольный своей шуткой. — Но в Галактике тебе больше делать нечего. Потому как сделать там ты ничего и не сможешь. А все из-за твоей хронологичности.

— Темнишь, абориген, — хмыкнул Фомич саркастически. Он больше доверял своей интуиции, чем словам всезнающего, но кое-что явно недопонимающего вождя.

— Отнюдь. Чего бы ты там не свершил, все будет или в прошлом или в будущем. В виртуальном времени, не имеющем решительно никакого влияния на актуальное настоящее. Виртуально ты все сможешь. Захочешь — Крюгера вместо себя в Отстой упрячешь, захочешь — сам Верховным станешь, захочешь — познаешь все тайны Вселенной. Да только к объективной реальности все это будет иметь довольно-таки смутное отношение. За этим мы теперь следим.

— Так-таки и виртуальное, так-таки и следите?

— А ты думал Ментальная Сеть что — гриппом захворала?